Канитель.
Я, паничокъ, ужо 25 годковъ сужуся-важдаюся, ищу правды по свѣту… Боже Мой! Здоровье мое пропало, ножки мои не ходють, третій годъ, якъ ослѣпла… по нищихъ стыжуся ходить… Вотъ вижу стежечку чуть-чуть, вижу што человѣкъ идеть, а якій человѣкъ — не узнаю… За што сужуся! — За земельку, мой дорогій паничокъ!…
Вотъ тебѣ мой сказъ на счетъ мойго суда. Жіу мой покойникъ-дѣдъ на надѣлку[1], и вотъ заманіу яго Панасъ, мой сбратдѣтный братенекъ, у волоскую[2] и на себѣ землю записау… Переписау, значить… на Панаса: што вотъ ты во вѣки, Панасъ, на земли сиди… А братеникъ мой, Панасъ, совсѣмъ съ другой волоской, — съ Замоськой… И осталась я, дорогій паничокъ съ двумя сынами и тремя дочками безъ земельки. Плачу. Одна у хатки, якъ мой дѣдъ померъ. И годо-
