РБС/ВТ/Самарин, Иван Васильевич

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

Самарин, Иван Васильевич, артист драматической труппы Императорского московского театра, род. 7 января 1817 г. в крепостной семье, принадлежавшей помещику Волкову. Заботам этого последнего, а также покровительству Ф. Ф. Кокошкина С. обязан тем, что ему удалось поступить в Московское театральное училище. Красивый и статный, С. первоначально определен был в балетное отделение; но впоследствии, выступая нередко в ученических спектаклях, С. обратил на себя внимание артистки Репиной и М. С. Щепкина, и по ходатайству последнего был переведен в драматический класс. Под руководством того же Щепкина С. разучил свою первую роль — Феликса в драме Дюканжа: «16 лет, или Зажигатели», в которой впервые выступил в 1832 г. в бенефис Репиной. Этот год считается началом сценической деятельности С. По окончании театрального училища С. был определен 20 мая 1837 г. в труппу с жалованьем 700 р. в год на амплуа первых любовников (jeune premier). Почти сразу же по поступлении на сцену С. поручают ответственные роли (Кассио в «Отелло» и Лаэрта в «Гамлете»), Через год С. выступил в роли Хлестакова в «Ревизоре», причем за исполнение как этой роли, так и роли Питера Гродекера (в пьесе Полевого «Дедушка русского флота») молодой артист удостоился самого лестного отзыва от Белинского, который называет его «многообещающим» артистом и предсказывает ему хорошую будущность: «этот молодой артист (писал Белинский) уже приобрел себе некоторую известность, но, кажется, не хочет ею ограничиваться и возлечь на нераспустившихся еще лаврах, а хочет идти вперед». Действительно, это стремление к самоусовершенствованию, отмеченное Белинским, было очень сильно в начинающем артисте, и ему-то он преимущественно обязан тем успехом, какой стал выпадать на долю С. с первых же шагов его сценической деятельности. Между прочим С. не чужда была забота о внесении элемента жизненной правды в исполняемые им роли; сохранился рассказ о том, как С. постарался изучить внешние проявления страданий человека, умирающего от яда, чтобы с полною естественностью сыграть роль Скопина-Шуйского в драме Кукольника.

Господствующее место в репертуаре московского драматического театра во время поступления на сцену С. занимала мелодрама («Детский доктор», «Испанский дворянин», «Записки демона», «Серафима Лафайль», «Честь и деньги», «Дон Карлос», «Нарцис Рамо», из русских — «Испорченная жизнь», «Гражданский брак», «Актер Яковлев» и др.). Роли этого жанра нашли для себя в лице С. самого подходящего, как бы нарочно созданного для них исполнителя. В артисте счастливо соединились все внешние качества, требуемые характером мелодрамы, и позволявшие ему исполнять эти роли с блеском, неотразимо действовавшим на зрителя. Красивая наружность, благородная осанка, приятный, мелодический голос, в котором особенно хорошо звучала нотка задушевности, изящные и мягкие жесты, оживленная и разнообразная мимика — все эти природные данные служили для С. хорошим средством для идеального исполнения мелодраматических пьес. Если прибавить к этому, что С. постоянно и усидчиво работал над каждою ролью, совершенствуя таким образом свой талант, то станет вполне понятным тот постоянный и шумный успех, какой встречала игра С. со стороны зрителей. Кроме тщательной и всегда обдуманной отделки внешних подробностей игры, С. сумел вносить в игру обильную струю горячего, неподдельного чувства и таким образом сглаживал неправдоподобности в конструкции самой пьесы; и нисколько поэтому неудивительно, что многие мелодрамы держались в репертуаре лишь благодаря превосходному исполнению С. И критика, и публика одинаково дарили вниманием и симпатиями артиста, яркий талант которого заставил о себе говорить, несмотря даже на то, что поступление С. на сцену совпало с зенитом славы Мочалова. Уже Арапов в своем «Альбоме» (изд. в 1850 г.), делая сравнение между особенностями игры этих артистов, замечает, что «в то время как Мочалов поражал зрителей могуществом силы своей игры, С. увлекал поэзией слабости». Таким образом С. не копировал игры своего знаменитого товарища, а старался внести самобытную струю в исполняемые роли, действуя на сердце зрителей мягкостью и нежностью. Артист Нильский в своих воспоминаниях пишет: «в юности ни один актер не производил на мое молодое воображение такого чарующего впечатления, как он. Да и до сих пор я не могу отрешиться от убеждения, что С. был таким идеальным исполнителем молодых людей в драме и комедии, что до сих пор остается незаменимым. В особенности превосходен был С. в мелодрамах и пьесах французского репертуара. Ни одного парижского актера, не исключая Бертона и Дюпюи, я не могу сравнить с Иваном Васильевичем. Более эффектного, ловкого и красивого актера мне не довелось видеть ни у нас, ни на заграничных сценах». Этот восторженный отзыв, особенно ценный тем, что он сделан профессиональным служителем сцены, совпадает с тем впечатлением, какое производила игра С. и на обыкновенных зрителей; подтверждение этому находим в воспоминаниях г-на Коропчевского. Разница во взглядах указанных двух лиц на игру С. касается лишь специального вопроса о том, как сложился процесс выработки этого артиста: в то время как г. Нильский считает С. «единственным и неподражаемым актером-самородком», который, постоянно живя в Москве и не имея возможности посмотреть образцовых представителей драматического искусства за границей, тем не менее довел свою игру до той высоты, «какую приходится встречать исключительно у знаменитых иностранцев» — г. Коропчевский утверждает, что для С. образцами служили, по-видимому, не «корифеи русской сцены, а французские актеры, которые в тридцатых и сороковых годах нередко посещали Москву и даже проводили там целые сезоны». Игру С. ставили весьма высоко даже принципиальные противники мелодрамы, каковым был, напр., известный художественный критик А. И. Баженов. Разбирая исполнение С. заглавной роли в драме Куликова «Актер Яковлев», Баженов пишет: «Грациозная простота, неподдельно-глубокое чувство, полное проникновение ролью и живое ее воспроизведение делают игру г. С. удовлетворительной до последней возможности. В ней так много обаятельного, что невольно удивляешься избытку силы артиста, свежести, чистоте его таланта. А сколько обдуманности, отчетливости в исполнении! Видно, что г. С., как артист умный и вполне образованный, смотрит на свое дело — служение искусству — как на дело великое, и за это-то, прежде всего, заслуживает он полного уважения и благодарности».

До 1846 г. С. преимущественно появлялся в следующих ролях: граф Рихард («Иоанн, герц. Финляндский»), Фердинанд («Коварство и Любовь»), Ролла («День из жизни художника»), Валериан («Мачиха и падчерица»), Вилицкий («Холостяк»), Лорд Ильвертон («Двоеженец»), Жорж («Энгувильский немой»), Гаран («Лафайль»), Робен («Записки демона»), Клязьмин («Комедия без свадьбы»), Поль Фавель («Пощечина»), Шавиньи («Женский ум лучше всяких дум»), Лемонье («Детский доктор») и мн. др. В этот первый период деятельности С. особенно крупный успех выпал на его долю за исполнение роли Мортимера в трагедии Шиллера «Мария Стюарт», в которой он выступил в 1841 г. вместе с приезжавшей в Москву четой Каратыгиных. Около того же времени С. была поручена роль Чацкого в ком. «Горе от ума», исполнение которой окончательно поставило его в ряду первоклассных артистов столь богатой силами московской труппы, а вместе с тем составило блестящую страницу в летописях русского театрального дела. По общему признанию тогдашней критики, С. по праву должен считаться создателем роли Чацкого, так как в исполнении ее он отступил от господствовавшей тогда на сцене традиции и дал новое, оригинальное толкование этого типа. Прежние исполнители этой роли хотели видеть в лице Чацкого чуть ли не трагического героя, почему выступали в виде как бы ораторов или проповедников. С. стал ближе к правде, постарался глубже взглянуть на этот тип; в его изображении герой грибоедовской пьесы впервые стал перед зрителями тем, чем он должен быть по замыслу автора: это — просвещенный, умный светский человек, «аристократ крови и ума», носитель культурных идей. В то же время С. заставлял зрителя ни на одну минуту не забывать той простой истины, что Чацкий — человек светского тона и лоска несколько увлекающийся и пылкий, но тем не менее всегда и во всем — строгий исполнитель предписаний света. Счастливое сочетание внешнего изящества с искреннею пылкостью, проявлявшеюся в патетических местах пьесы, довершало достоинства игры артиста. С указанных сторон С. явился реформатором в изображении этого типа, и его игра и доселе остается образцом, которому подражают исполнители этой роли. «За ним должна остаться» — говорит г. Коропчевский — «слава такого выполнения знаменитой классической роли, что оно соответствовало образцовому исполнению Щепкиным роли Фамусова и оставляло в зрителях впечатление идеально-прекрасной игры». Подробный разбор исполнения С. этой роли и самый лестный отзыв об игре артиста дал, между прочим, Аполлон Григорьев (С. исполнял эту роль и на спб. сцене во время гастролей в 1846 г.).

2 мая 1841 г. С. дан был первый бенефис, в который были поставлены — драмы «Тайна» и «Слесарь» и драма-водевиль «Симон-Сиротинка». С. удалась особенно последняя пьеса, долго продержавшаяся в репертуаре лишь благодаря его прекрасной игре. В 1847 г. С. выступил в роли Шейлока («Венец. купец»), но дал не совсем правильное толкование, изобразивши Шейлока исключительно религиозным фанатиком. После смерти Мочалова (16 марта 1848 г.) С. остался единственным исполнителем первых драматических ролей как в классическом репертуаре, так и в мелодрамах. В 1855 г. С. выступает в роли Гамлета после долгой подготовки и усидчивого изучения всевозможных комментариев к этой роли. Один из тогдашних рецензентов, указывая общее достоинство и успех игры С., отмечает некоторые особенности ее: «С. языку и и всему бытию Гамлета придал такую поразительную простоту, столько общечеловеческих черт, столько убедительной истины, что такого рода олицетворение трагического характера можно почти назвать новым шагом в искусстве и шагом весьма важным, вполне соответствующим взглядам современной эстетики, весьма нелегким для исполнения по самой художественной простоте своего создания». Впрочем, сам артист остался не вполне доволен своей игрой и отказался от этой роли.

Мелодрама продержалась на московской сцене до нач. 60-х годов. «Свадьба Кречинского» Сухово-Кобылина, первые комедии Островского, а также влияние реалистической критики наносят крепкий удар мелодраме и полагают начало коренному преобразованию репертуара; первое время на сцене параллельно держались пьесы мелодраматические и чисто русские бытовые, но затем мелодрама все более хиреет, уступая свое место бытовым комедиям. Таким образом постепенно исчезла та почва, на которой пышно расцвел талант С. В пьесах Островского дарование С. в силу своих особенностей не могло находить полезного применения. Впрочем, силы артиста оказались далеко не излишними и с упрочением на сцене русского репертуара. После кончины Щепкина (1862 г.) к С. переходят роли благородных отцов. В октябре 1864 г. в бенефис режиссера Богданова С. появился в роли Фамусова, а в 1867 г. в бенефис Федотова выступил в роли Городничего. Неподражаемый образец исполнения этих двух ролей дан Щепкиным, и игра С., далеко уступавшего ему в талантливости, явилась не более, как художественной копией с великого оригинала. Впрочем, по словам г. Коропчевского, «воспроизведение заключалось не в подражании внешним приемам, жестам и интонациям знаменитого образца, а в заимствовании понимания роли, внутреннего характера исполнения». Удачнее все-таки вышла у С. роль Фамусова: сочетание кичливости и угодливости было передано артистом весьма рельефно и правдиво, а внешностью, изображением сановитого и спесивого московского туза С., по отзывам очевидцев, превосходил даже Щепкина. Что касается роли городничего, то здесь для С., воспитанного в ролях иностранного репертуара, довольно трудно было дать вполне естественное изображение грубоватого провинциального чиновника, а потому оставалось одно — позаботиться о возможно точном воспроизведении игры Щепкина. Эту задачу С. исполнил с полным успехом.

После падения мелодрамы на московской сцене получили господство на некоторое время неглубокие по замыслу произведения драматурга Дьяченки, в которых С. не без успеха играл роли русских помещиков. К этому же периоду деятельности артиста относится превосходное исполнение им (в 1865 г.) роли графа Шихвинского в своей пьесе: «Перемелется — мука будет». Затем к той же эпохе относится и постановка шекспировских комедий, обязанных своим появлением на русской сцене главным образом, если не исключительно, С. Шекспир вообще мало был знаком тогдашней публике. Из трагедий благодаря стараниям Мочалова были поставлены «Гамлет», «Отелло» и «Ромео и Джульетта», но из них только «Гамлет» удержался в репертуаре. Что же касается комедий Шекспира, то таковые и вовсе были неизвестны публике. Не без усилий удалось С. добиться осуществления своей мысли о постановке шекспировских комедий — и в этом немалая его заслуга перед театром и обществом, по достоинству оцененная тогдашней критикой. Первая из поставленных им комедий — «Укрощение строптивой» — имела выдающийся успех, благодаря хорошему исполнению С. роли Петруччио. Во второй комедии «Много шуму из пустяков» своею умной и тонкой игрой С. безусловно первенствовал среди других исполнителей, а затем с не меньшим успехом передал трудную роль больного короля французского и в третьей комедии — «Все хорошо, что хорошо кончится». Лишь роль Фальстафа (в «Виндзорских проказницах») совершенно не удалась С. Кроме шекспировских, С. обязаны своим появлениям на московской сцене некоторые пьесы испанского драматурга Кальдерона («Ересь в Англии», в которой артист исполнил роль Генриха VIII, и «Саламейский алькад», где он без особого успеха играл роль крестьянина Креспо).

В последний период своей сценической деятельности С. исполнял с большим или меньшим успехом следующие роли: генерал Имшин («Самоуправцы» Писемского), Гусляр («Свекровь» Чаева), Городулин («На всякого мудреца…» Островского), Ашметьев («Дикарка» Соловьева), Мошкин («Холостяк» Тургенева), Сладнев («Майорша» Шпажинского), Заметаев («Чужое имя» переделка Тарновского), Муромский («Дело» Сухово-Кобылина), Коркин («Каширская старина» Аверкиева), Телятьев («Бешеные деньги» Островского), Милонов («Лес» — его же), Диковский («Блуждающие огни» Антропова), Кутузкин («Виноватая» Потехина), Горюнин («Завоеванное счастье» В. Крылова), Зильбергоф («Ошибки молодости» Штеллера), Болотов («История» Ладыженского) и др.

С. всю жизнь почти безвыездно прожил в Москве и покидал московскую сцену всего лишь три раза. В 1846 г. он почти всю зиму провел на гастролях в СПб., где выступил в ролях — Чацкого, Симона-Сиротинки, Робена («Записки демона»), Корина («Отставной театральный музыкант и княгиня»), Загорского («Чего на свете не бывает»), Генрих («Девица-отшельник») и Хлестакова. В 1865 г. С. ездил в Тверь, где принимал участие в бенефисном спектакле артистки Румановой, а летом 1880 г. играл в СПб. на сцене Озерковского театра по приглашению антрепренера Щербакова, причем последний воспользовался доверчивостью артиста в самой недобросовестной форме, не заплативши ему за гастроли ни копейки.

В 1862 г. С. занял место преподавателя драматического искусства в московском театральном училище. И на этом поприще С. заявил себя выдающеюся талантливостью, подаривши русской сцене такие крупные силы, как Никулина, Федотова и Ермолова (его ученицы). С 1872 г. С. преподавал драматическое искусство в московской консерватории и успел поставить дело на твердую почву; им обучены Кадмина, Шумская и Михин.

С. не без успеха испытывал свои силы и на писательском поприще. Перу его принадлежат: «Утро вечера мудренее», комед. в 2 д. (в 1-й раз исполнена на сцене московск. Мал. театра в бенефис автора в декабре 1864 г.); «Перемелется — мука будет», ком. в 5 д. (в 1-й раз исполнена там же в бенефис автора в декабре 1865 г.); «Самозванец Луба», истор. др. в 4 д. с прологом (в 1-й раз исполнена там же в бенефис автора в декабре 1867 г.; напеч. в "Русск. Вестн. ", 1867 г., кн 12); «Из семейной хроники» сц. в 3 д. (в 1-й раз исполнена в частном театре Петровского парка в мае 1881 г.; напеч. в «Театр. Библ.», 1879 г., кн. І) и «В сороковых годах». К числу достоинств этих пьес принадлежат главным образом живость и сценичность.

С. прослужил на сцене 50 лет. В последние годы жизни, получая небольшой пенсион, С. испытывал почти нужду. Умер 13 августа 1885 г. и похоронен на Ваганьковском кладбище. 10 Октября 1887 г. на могиле артиста поставлен скромный памятник, устроенный на собранные путем подписки средства и имеющий вид гранитной глыбы с лаконическою надписью: «Иван Васильевич Самарин». Как артист, С. занимает почетное место в той блестящей плеяде ярких талантов, которыми справедливо гордится московская сцена. Натура чуткая, мягкая и художественная, С. обладал способностью смягчать и облагораживать каждую роль, вызывая в зрителях сознание, что изображаемое артистом лицо — есть прежде всего человек, несмотря на свою порочность. Эту «человечность» каждого типа, каждой роли С. незаметно для себя, силою художественной натуры своей, выдвигал на первый план и будил таким образом в зрителях лучшие чувства. Пятидесятилетняя сценическая деятельность С. если и не была сплошным триумфом, то зато представляла собою высокий образец самого добросовестного служения интересам искусства.

Карнеев, «Пятьдесят лет из жизни артиста», Москва, 1882. — Коропчевский, «Иван Васильевич Самарин», (Ежегодник Императорских театров, сезон 1896—1897 гг., прил., кн. 2). — Арапов, «Драматич. Альбом» М., 1850. — Воспоминания А. А. Нильского, «Истор. Вестн.», 1893 г., Ноябрь. — «Русские Ведом.», 1883 г., № 281. — «Голос Москвы», 1885 г., № 159—162. — «Историч. Вестн.», 1885 г., кн. 10 и 1888 г., кн. 12. — «Петерб. Газета», 1885 г., № 223—227. — Баженов, «Сочинения и переводы», т. I. — «Театр и Жизнь», 1885 г., № 1, 6—7. — «Московский Листок», 1887 г., № 283.