Словацкий, Юлий, гениальный польский поэт эпохи романтизма, род. 4 сен. 1809 г. Чистейший романтик, С. из польских поэтов является самым изысканным мастером стиха, самым большим эстетом. Всю свою жизнь прожил он в мире искусства, поэтических снов и образов, почти не соприкасаясь с миром реальным. Ребенком он рос в атмосфере поэзии. Отец его — Евсевий С., преподававший в Виленском университете историю литературы, был тоже поэтом, переводил на польский язык „Генриаду“ Вольтера и написал две трагедии в ложноклассическом стиле. Мать его Саломея (по второму мужу Бекю), котор. занималась воспитанием будущего поэта после смерти отца, страстно любила поэзию. В салоне ее в Вильне бывали писатели и поэты, и в числе других Мицкевич, уже входивший в славу. В памяти Мицкевича, которому был представлен 12-летний С., запечатлелась тщедушная фигурка, бледное личико и огромные пылающие огнем глаза, которые, как показалось Мицкевичу, смотрели на него с затаенной враждой. Может быть Мицкевичу так казалось впоследствии, потому что С. позже питал к нему действительно долгое время враждебное и завистливое чувство. Не признаваемый современниками, С. завидовал славе Мицкевича, а для вражды к нему имел и личные основания: Мицкевич в поэме „Дзяды“ выставил в очень непривлекательном свете отчима С. — доктора Бекю, и С. вызывал (в Париже) даже на дуэль Мицкевича (дуэль эта не состоялась). Но и другие источники говорят, что мальчиком С. завидовал славе других поэтов и страдал, когда при нем хвалили даже и не современников его. Жажда славы очень рано стала его мучить. В письмах к матери он признается, что ребенком горячо и часто молился Богу, чтобы он дал ему жизнь самую жалкую, но зато после смерти бессмертную славу. А слава, которую он просил у Бога, была слава поэта. Был момент в юности великого поэта, когда он мечтал о других подвигах и другой славе; это было в Варшаве в 1830 г., когда вспыхнуло польское восстание: он мечтал стать в ряды борцов за родину и свободу. Но в этой мечте он испытытал самое жестокое разочарование от соприкосновения с действительностью. Его привлекала поэзия борьбы, но проза войны, военный строй, лагерная жизнь, кровь, внушали ему отвращение, и после долгих колебаний он так и не решился пойти в солдаты. Написав ряд вдохновенных песней, которые воспевали борьбу за свободу, сам С. уехал в марте 1831 г. за границу. Правда, поездка эта имела вид, оправдывавший поэта в глазах света: он получил поручение от революционного польского правительства отвезти дипломатические документы в Лондон, но в его собственных глазах это было бегство, и он, мечтавший о славе бессмертной, „считал себя опозоренным навеки“. „Имя мое“, — писал он матери, — „уже ни на одном надгробном памятнике не может быть начертано. Сын твой не достоин, чтобы кто-нибудь помнил о нем или любил его; не говори обо мне ни с кем, я бегу, чтобы теперь забыли меня“. Этот неудачный опыт с мечтой о подвиге укрепил молодого поэта в сознании, что к жизни реальной он неспособен и что единственный мир, ему доступный, — мир фантазий и творческих образов. „Каждый раз, когда я прикасаюсь к действительности“, — писал он впоследствии Красинскому, — „у меня в бессилии опускаются крылья, и я печален, как если бы мне предстояло умереть“. И жизнь его прошла так, что он почти и не прикасался к действительности.
Уехав в 1831 г. за границу и оставшись там навсегда, он в жизни эмигрантской, в отличие от других поэтов изгнанников, не принимал участия; семьей он не обзавелся, сильной страсти не испытал и всю жизнь любил романтической любовью или воображал, что любит, женщину, которую полюбил еще ребенком и которой с детских лет не видел ни разу (Людвика Снядецкая). От забот о материальной стороне жизни он был избавлен благодаря матери, которая аккуратно посылала ему за-границу деньги, обеспечивавшие ему скромное, но безбедное существование. Погруженный в чтение мечты и творческие замыслы, он жил среди красоты природы и памятников искусства в небольшом избранном обществе друзей или полном одиночестве в Париже, Швейцарии, Италии, ездил (в 1836 г.) в Грецию, Египет, Палестину. Памятники искусства, мировая литература, философия, вот тот мир, из которого черпает впечатления С., и поэтому в его творчестве так много отраженного света и литературных влияний. Единственной реальностью, которую действительно любил С., была родина; ее он покинул в юности, но забыть не мог. Тоска по родине росла с годами и стала самым сильным из не созданных воображением, а действительно переживаемых чувств поэта. Она вдохновляла самые лучшие его творения. Картины родной польской природы вспоминал и воссоздавал он, живя в Швейцарии, о Польше и ее прошлом думал он, глядя на гроб Агамемнона и пирамиды Египта. Тоска по родине, вечная скорбь о ее страданиях, неотступная мысль о ее спасении выводили мечтателя романтика из мира его собственного „я“, роднили его со всей польской поэзией, сделали С., неподражаемого мастера стиха, великим национальным польским поэтом.
Творчество С. можно разделить на три периода. Первый, начавшийся на родине и окончившийся с выходом в Париже двух-трех томиков стихов в 1832—1833 г.г., период подражания Байрону и Мицкевичу больше всего, отчасти и другим поэтам. Здесь нет еще настоящего С. с его тоской по родине, грандиозными образами и непревзойденной музыкой стиха. Сюда относятся поэмы: „Монах“, „Араб“, „Ян Белецкий“, „Гуго“, „Лямбро“; драмы: „Мария Стюарт“ и „Миндовг“; исключение здесь составляют, как не имеющие подражательного характера, автобиографическая поэма „Час мысли“ и упомянутые уже патриотические песни 1830—1831 г.г. (Кулиг, Водородица, Песнь легионов).
Ко второму периоду (1833—1842) расцвета поэтического творчества, относятся самые характерные, самые популярные его поэмы и драмы: „Валлядына“, „В Швейцарии“, „Лилла Венеда“, „Ангелли“, „Мазепа“, „Отец начумленных“, целый ряд лирических стихотворений и неоконченные драмы и поэмы, из которых самая замечательная поэма „Бениовский“.
Во втором периоде из литературных влияний, от которых вполне никогда не было свободно творчество С., наиболее чувствуется влияние Шекспира. Но влияние это сказывается в отдельных сценах, образах и некоторых приемах, навеянных Шекспиром, но все заимствованное и навеянное настолько претворено в новое, так слито в законченное целое с другими элементами, что здесь уже о подражании говорить не приходится. С. осуществляет теперь уже свои творческие замыслы, но пользуется для них внешними впечатлениями, а этих впечатлений у него всегда было больше не от реального мира, а от мира, уже отображенного в искусстве, поэтому в его творческую лабораторию и попадает так много образов из творений других великих поэтов. Образчиком такого творчества может служить „Лилла Венеда“ — одна из самых характерных драм С. Лилла Венеда невольно вызывает в памяти Корделию. Царь Дервид напоминает местами короля Лира, отдельные сцены кажутся шекспировскими. И все же, если взять не частности, а то, что составляет основу драмы С., ее идею, которой все подчинено, настроение, которым обвеяны ее символы, то придется сказать, что между нею и трагедией Шекспира нет ничего общего.
Основное содержание драмы С. не в столкновении характеров и страсти, не в борьбе, страданиях, торжестве и гибели личностей, а в трагедии народа, который погибает несмотря на весь героизм своей защиты, потому, что он завоевывается и истребляется более сильным народом. Но истребленный народ остается непобежденным, победители не имеют власти над ним, и ничего не достается им от победы, кроме куска оков, в которые были закованы пленные. Победа на стороне побежденных в неравной борьбе. Плененный и ослепленный царь побежденных венедов Дервид не склоняется пред жестокой Гвиноной, царицей народа победителей — лекитов. После народов уже истребленных остается какая-то сила, которая заставляет тебя все новой кровью красить лицо твое“, говорит Дервид Гвиноне. И кроткая, идущая путем любви Лилла Венеда оказывается сильнее злой насильницы Гвиноны, над которой она торжествует несколько раз, выручая из плена и отца Дервида, и братьев своих, и если не торжествует до конца и не получает той золотой арфы, которая должна дать венедам победу, то лишь потому, что и в лагере последних есть такая же жестокая, как Гвинона, сестра Лиллы — Роза Венеда: она убивает пленного сына Гвиноны, на которого та согласна была обменять золотую арфу, и этим шагом Роза Венеда разрушает работу Лиллы Венеды и губит свой народ. Венеды погибают, но они возродятся к новой жизни, о чем свидетельствует образ Пресвятой Девы, появляющейся над последним умирающим венедом.
Здесь в неясных поэтических образах уже идея торжества правды над силой и воскресения побежденного народа к новой жизни, идея, которую С. развивает в последнем периоде своего творчества. В 1842 г. С. подчинился влиянию мистики Товянского, и с этого момента начинается новый период в его жизни и творчестве. На жажду славы, на погоню за красотой С. начинает смотреть, как на нечто греховное, старается побороть эти чувства в своей душе, а в творчестве своем видит лишь средство для выражения высших моральных истин. Написанные в 1843 г. драмы „Ксендз Марек“ и „Серебряный сон Саломеи“ своей небрежной формой свидетельствуют о новом взгляде С. на искусство. Но С. был слишком большим эстетом в душе, чтобы принести в жертву искусство, как Мицкевич, отказавшийся от поэзии ради самосовершенствования, нравственной проповеди и общественного служения. Он приступает к переводу Кальдерона („Стойкий принц“) и является в этом переводе снова непревзойденным мастером стиха. Мистическое учение С. сумел соединить со своей верой в поэзию: поэт — орудие Бога и вождь народа, высшее воплощение народного духа. Освободившись из-под узкого сектантского влияния Товянского, С. начинает творить и в поэтических образах излагает свои новые взгляды на историю мира, человечества и польского народа (натурфилософия и философия истории C. — поэтическая переработка шеллингианства). В этом последнем периоде своего творчества С. пишет прозой трактат-поэму „Генезис из духа“ и две неоконченных поэмы „Самуил Зборовский“ и „Царь Дух“. В работе над этой последней С., больной чахоткой, умирает (4 апреля 1849 г.). Уже в день смерти, пред самой агонией, он пытался поправлять и диктовать „Царя Духа“. Это произведение его долго не находило признания. Даже Красинский отказывался понять его. В последнее время, когда в Польше создали культ С., „Царь Дух“ считается самым гениальным из всего написанного великим польским поэтом. (Ср. также Польша, XXXII, 631).