I. История. В международных отношениях античного мира Р. начинает играть роль лишь со второй половины IV века до н. э. Подъему его в Италии соответствует в Греции почти одновременный подъем Македонии. Оба явления однородны: на смену старым культурным нациям выступают еще грубые, но молодые и полные сил племена, центр тяжести мировой политики перемещается. В Греции позади этого момента лежит блестящая эпоха классических Афин и Ионии; в Италии ей соответствует расцвет этрусской державы (см. этруски) и эллинского юга, «Великой Греции». С Р. на мировую сцену выступили народы, до тех пор еще не игравшие роли, так называемые «италики». Они принадлежали к индоевропейской расе и еще в эпоху бронзы явились на полуостров с севера, через проходы Альп, и, в конце концов, заняли его среднюю часть, разделившись на несколько ветвей; главные из них — умбро-сабеллы в центре, на востоке и юге, и латины на западе, в небольшой равнине, прилегающей с юга к нижнему Тибру. Равнина получила название Лация, и Р. стал ее политическим центром.
Начало Р. Позднейшие римляне подробно рассказывали свою начальную историю (см. Ливий, Дионисий Галикарнасский, XVIII, 465), но ее недостоверность ныне доказана наукой (см. Бофор, Нибур, Моммзен, Паис). Истинных ее событий мы не знаем; но с помощью археологии, языковедения и науки права мы можем восстановить самые общие черты первоначального быта Р. — Древнейшее поселение на месте будущего Р. возникло около X в. до н. э., т.-е. задолго до 754 г., традиционной даты основания Ромулом (см.) городка на Палатине (см.). Позже здесь находилось поселение, в котором археологи признают колонию союза латинских племен, имевших свой центр в Альбалонге (см.). Дальнейшая стадия развития — объединение деревень, возникших на холмах вокруг Палатина (так наз. Септимонций — семихолмие). Наконец, как город и государство, Р. есть, повидимому, создание этрусских завоевателей, которые в своем стремлении на юг захватили в VII в. также и его. Их имя, Тарху, переделанное римлянами в Тарквиниев (см.), является уже историческим. Имя же Р., по-этрусски Румон, означает «город реки».
Древнейший Р. во многом сходен с Грецией: город-государство, центр прилегающей области; царская власть в начале, затем (с конца VI в.) господство аристократии, здесь называемой «патрициатом» (наименование, происходящее от латинского слова pater — отец); рядом с ним — бесправная народная масса, «плебс» (лат. «толпа»). Вопрос о происхождении обоих этих классов доныне является предметом все новых научных гипотез, не дающих, однако, окончательного решения, которое едва ли вообще возможно. Повидимому, господство патрициата основывалось на боевом значении его конницы и в особенности на существовании у него крепкого родового строя. Организованный им и дисциплинированный патрициат противостоял не имевшей внутренних связей распыленной массе плебса. С родовым строем был тесно связан институт «клиентелы» (см. XXIV, 344), который группировал вокруг глав патрицианских семей множество людей, обязанных им верностью (см. патрон, XXXI, 378/79). Отношения клиентства придавали господству патрициата сильно выраженный феодальный характер, который был сохранен римской знатью и позднее. Плебс, однако, никогда не был в крепостной зависимости от патрициата. В царях он имел своих покровителей, а потребности военной защиты государства и перемена в военной технике положили начало его политическому значению. От конного строя эта техника перешла к пешему, и военная реформа, приписываемая Сервию Туллию (см.), создала в Риме тяжелую пехоту (см. центурия). Пехота формировалась по имущественному признаку: все население было поделено на пять классов, и зажиточный слой плебса представлял главный боевой кадр. Это новое военное значение плебса дало ему впоследствии мощный стимул в борьбе с патрициатом за равноправие.
Республиканские учреждения. Царская власть в Р. была свергнута в конце VI в., в результате стремления патрициата к политическому господству и национальной реакции против владычества этрусков. Преемниками царей стали патрицианские консулы. Им принадлежала вся полнота высшей власти — «imperium» (см. империя), но она ограничивалась коллегиальностью и краткосрочностью: консулов было двое, выбирались они только на год и правили, чередуясь по месяцам. Их избирали центуриатные комиции, т.-е. народное собрание, основу которого представляло упомянутое выше разделение народа на классы и центурии для несения военной службы.
Устройство этого собрания давало преобладание в нем высшему имущественному классу и старшему возрасту гражданства. Помимо избрания консулов, оно голосовало законы и решало вопросы войны и мира. Однако, главное значение в управлении республикой получил сенат, прежнее совещательное собрание при царе, ныне ставший коллективным органом господства патрициата. Формально он попрежнему являлся советом при консулах; но власть консулов была краткосрочна, члены же сената сидели в нем всю жизнь, и потому он постепенно присвоил себе контроль и над действиями консулов, и над решениями народного собрания. Чисто подчиненную роль играла другая магистратура (см. магистрат) — квесторы, помощники консулов по казначейской части. В моменты внешней или внутренней опасности вновь воскресала единоличная власть: назначался диктатор. Диктатура была восстановлением царской власти в полном объеме, но со строго ограниченным сроком; через 6 месяцев ее полномочия сами собой прекращались. В учреждениях республики заметны две тенденции: стремление сохранить всю силу центральной власти, в целях поддержания гегемонии Р. в Латинском союзе и борьбы с этрусками, и одновременно старание ограничить эту власть для избежания тирании. Ибо могучие патрицианские роды соперничали между собою и зорко следили за тем, чтобы кто-либо из их членов, опираясь на народ, не захватил снова единодержавную власть.
Сословная борьба. Свое политическое господство патрициат хотел использовать только в узко-классовых интересах. Высший слой плебса, в который входила также знать покоренных городов, не получил участия в управлении. Предполагают, что, в виде уступки, немного знатных плебеев было принято в сенат, однако на положении второстепенных членов. Плебейская масса жаловалась на жестокое долговое право и на невозможность найти защиту в суде, ибо запись права и форм судопроизводства отсутствовала. Поэтому, почти одновременно с учреждением республики началась сословная борьба, в которой плебейская знать действовала солидарно с массой. Первоначально добивались защиты личности плебея от произвола консулов, позже выставили требование кодификации и записи права; наконец, высший слой плебса заявил притязание на участие в управлении государством. Как уже указано выше, сильную опору в этой борьбе придавало плебсу его значение в качестве пехоты легионов: перед лицом внешней опасности патрициату приходилось итти на уступки требованиям плебса. Первым его успехом было создание должности народных трибунов, названных так по имени триб (см.), или округов, на которые сравнительно недавно были разделены город и область Р., взамен старинного деления на так называемые pagi. Трибунат, в отличие от консульства, не считался государственной должностью. Трибуны были представителями плебса, т.-е. лишь части гражданства, и, собственно, не имели положительных функций. Они были только защитниками личности отдельных плебеев и потому могли налагать «вето» (см. IX, 627), т.-е. запрет, на всякое действие магистрата. Для осуществления этой помощи личность самих трибунов была объявлена «священной и неприкосновенной». Но, в качестве представителей плебса, они получили право собирать его на сходки по трибам и, естественно, стали стремиться сообщить решениям последних силу закона. Постепенно сходки превратились в настоящие народные собрания под именем трибутных комиций, а трибуны распространили право вето, или «интерцессию», на все действия высших магистратов. Получив, таким образом, важное значение в политической жизни Р., трибуны впоследствии вошли в сенат и приняли участие в его деятельности.
Требование плебса кодифицировать и записать действующее право уже в середине V в. привело к созданию комиссии так наз. децемвиров, т.-е. десяти мужей, с поручением им выполнить эту задачу (451). В качестве высшей власти они на срок своей деятельности должны были заменять консулов и трибунов. В два года децемвиры составили так называемые законы Двенадцати таблиц (см. ниже, ст. 309/16); последние, однако, не были ни конституционной хартией, ни реформой действующего права; они лишь кодифицировали последнее. Во всей своей суровости сохранилось долговое право, а также запрет браков между аристократией и плебсом. Децемвират, однако, вызвал в Р. народное движение. Попытка части децемвиров незаконно захватить власть привела к их низложению. Консульство и трибунат были восстановлены; в то же время плебс потребовал доступа к консульству. Тогда вместо консулов стали выбирать шесть военных трибунов с консульской властью (см. трибуны военные с к. в.), дав плебеям право занимать эту должность. Но спустя семьдесят лет плебс возобновил свое требование и в результате десятилетней борьбы, в силу законов трибунов Лициния (см. XXVII, 275/76) и Секстия (366), получил, наконец, доступ к консульству. Одновременно в пользу беднейшего плебса было проведено частичное сложение долгов. Позднейшая традиция приписывала трибунам Лицинию и Секстию также аграрный закон, ограничивающий меру держания государственных земель частными лицами. Однако, теперь доказано, что традиция перенесла в раннюю эпоху представление о более поздних экономических отношениях. Консульство досталось плебсу, впрочем, в урезанном виде. Еще раньше от него были отделены важные функции: набор членов сената и определение имущественного ценза граждан. Функции эти были поручены цензорам (443 г., см. XLV, ч. 3, 284/85). Теперь же и судопроизводство было передано от консулов новому должностному лицу, претору, а ведомство полиции и городского благоустройства курульным эдилам (см. ст. 320/22). Впрочем, также и эти должности стали вскоре доступны плебеям, к концу же IV в., кроме того, и жречество. Сословная борьба была закончена около 287 г. до н. э., когда, по закону диктатора Гортензия, постановления трибутных комиций, так называемые плебисциты, получили силу закона без предварительного утверждения сената, которое требовалось прежде. Впрочем, уже раньше в трибутных комициях стали принимать участие также патриции. Отныне трибутные комиции сделались главным законодательным органом республики, а за центуриатными комициями осталось избрание высших магистратов и формальная функция объявления войны и заключения мира.
Борьба между классами в Р. носила совсем иной характер, нежели в Греции, и привела к иным результатам. Здесь она не выражала искания новых, более совершенных форм общежития, не ставила себе задачей освобождение индивида от власти государства. Ее целью было распространить гражданские права на более широкий круг лиц. Авторитет государственной власти оставался непоколебленным, власть, в конце концов, лишь распределилась между большим числом магистратов. Далее, однажды завоеванные плебсом позиции никогда не подвергались контр-наступлению со стороны патрициата; в Р. вовсе не происходило контр-революций, столь пагубных в Греции. Оттого-то в нем не было самоистребления лучших общественных сил в постоянно возобновляющейся распре, напротив, общество непрерывно обновлялось свежими элементами из народа. Победа плебса не превратила Р. в настоящую демократию греческого типа. Его вожди примкнули к патрициату и ассимилировались с ним в быту и понятиях. Образовалась новая, смешанная знать, так наз. нобилитет. В отличие от старого патрициата, доступ в нобилитет для выдающихся членов плебса оставался всегда открытым.
Социальный быт и религия. Стараясь представить себе внутренний социальный быт Р., необходимо иметь в виду чрезвычайно малые первоначальные размеры его территории и небольшую численность гражданства. К началу республики эта территория определяется довольно точно в 983 кв. км; первая перепись гражданства около этого же времени дает цифру в 80.000 взрослых военнообязанных граждан, патрициев и плебеев. Последняя цифра, конечно, совершенно не может претендовать на точность; однако, она все же показывает, в каких приблизительных величинах должны мы мыслить общее количество населения. Само собою разумеется, что внутренний быт и развитие социальных отношений в среде такого гражданства и в пределах небольшой территории должны были носить значительно иной характер, нежели развитие современных государств, даже сравнительно небольших, с их обширными пространствами и миллионными массами населения. В Р. легче могли проявиться воля отдельных руководящих лиц и воздействие разнообразных связей и отношений родства, дружбы, соседства, клиентства и проч., существовавших между индивидами и группами, на которые распадалось гражданство. Планомерный и «консервативный» характер сословной борьбы стоял также в связи с однородностью экономической структуры Р. В нем, конечно, существовало имущественное неравенство, но до III в. не было больших богатств, а, главное, имущество не являлось определяющим фактором политики. Бедность не мешала сенаторам и членам знати играть руководящую роль. Цинциннат (см.) получил диктатуру за плугом. Общественное значение определялось государственной заслугой, преимущественно военной. Торговый капитал, столь разрушительно подействовавший на исконные общественные отношения в Греции, в Р. был незначителен. Несмотря на имущественную группировку внутри центуриатных комиций, они целиком находились в руках магистратов, т.-е. членов служилой знати, а трибутные комиции вовсе не знали цензового начала. В то же время пролетарии (см.) не имели ни голоса в народном собрании, ни доступа в армию. Римское общество было ультра-крестьянским и упорно отказывалось от всяких иных видов хозяйственного труда. «Когда хвалили доброго мужа, — говорила римская народная мудрость, — то хвалили его как хорошего землепашца и исправного хозяина… Из земледельцев выходят храбрейшие мужи и самые неутомимые солдаты; нет более честного промысла, чем земледелие, и тот, кто им занимается, всего менее склонен к дурному образу мыслей». Сравнительно с профессией ремесленника или купца земледелие было занятием почетным. Однако, целью сельского хозяйства для римлянина была не нажива, а прокормление. Это хозяйство почти не прогрессировало, даже в эпоху империи сохранился старинный деревянный плуг. Впрочем, простора для мирного труда и частного интереса не давала напряженная борьба с соседями. Состояние войны, в котором, непрерывно находился Р., наложило резкий отпечаток на быт и психологию общества, связало его железной дисциплиной и целиком подчинило индивид интересам целого. Поэтому и хозяйственная его деятельность стояла под контролем государства. Исправное хозяйство государство рассматривало как гражданскую обязанность, и блюститель нравов, цензор (см.), сурово карал хозяина, поле которого заростало сорной травой. Ибо только исправный хозяин мог нести воинскую повинность, а для защиты родины каждый военнообязанный, был на счету. С другой стороны, государство не поощряло роста хозяйства, дабы хозяин в гражданине не поглотил воина. «Гражданин, которому мало семи югеров земли, опасен для государства», говорил знаменитый Курий Дентат (см. XXVI, 226/27). Именно этим надо объяснить некоторые черты землеустроительной политики правительства. Несмотря на расширение территории благодаря войнам, оно не давало своим поселенцам большого надела. Им руководил при этом прежде всего интерес военной защиты государства. Участок поселенцу давался непременно исправный, не пострадавший от войны, но маленький, всего в 7 югеров на человека (1¾ га). На таком участке можно было удовлетворить лишь самым ограниченным потребностям и приходилось вести суровую жизнь. Тем закаленнее были бойцы, сходившиеся с таких участков в армию. Кроме того, Р. избегал селить своих крестьян далеко от центра, дабы не ослабить его. За 200 с лишком лет было создано всего 14 новых триб, населенных гражданами. Более же далекие окраины Р. закреплял за собой основанием так называемых латинских колоний, в которых только часть колонистов была из римлян, большинство же их набиралось из союзных с Р. латинов и италиков.
Непрерывное состояние войны, в котором находился Р., пропитало его быт, общественный и частный, строжайшей дисциплиной. Полновластию магистратов в государстве соответствовало в семье полновластие отца. До эпохи империи отец мог продать взрослого сына в рабство. Только военная служба и государственная должность освобождали последнего от отцовской опеки. Вообще же огромную роль играло преимущество возраста. Не говоря уже о необычайном почете, окружавшем сенаторов, народное собрание было организовано так, что решение дел в нем зависело от граждан старше 45 лет. Общественная жизнь Р. отличалась консерватизмом и устойчивостью, ибо ею руководила осторожность пожилых людей. Соответственно такому социальному строю экономика отличалась неподвижностью и простотой. Семья в хозяйственном отношении представляла почти замкнутую единицу, обмен был незначителен. Характерно отсутствие монеты. Тяжеловесную медную монету с государственной маркой (асс; см. IV, 157) стали чеканить только в IV в., а более удобная для обмена серебряная монета появилась лишь в эпоху завоевания Италии, притом для нужд более прогрессивных иноплеменных союзников и римских армий за пределами собственной территории. Правительство бесцеремонно вмешивалось в хозяйственные отношения, но не в интересах промышленности и торговли, а в целях пресечения занятий и промыслов, вредных с точки зрения традиций и общественной морали.
Первобытная религия римлян представляла анимизм. Каждому предмету, действию и даже понятию она придавала особое божество. Так. образ., римляне чтили не только бога межи Терма, но также и бога посева Сатурна или богиню кормления ребенка грудью Румину, и пр. Высшего бога, Юпитера, чтили в дневном свете или блеске молнии. Важное значение имели боги домашнего очага — лары. Отвлеченные понятия римской религии лишь под влиянием этрусков, а затем греков стали проникаться антропоморфизмом и искать выражения во внешних формах культа. Впоследствии яркие образы греческих богов вытеснили бледные римские понятия, сохранив только их старые латинские имена. Венера стала соответствовать греческой Афродите, Марс — Аресу, Юнона — Гере, и т. д. Жреческие функции несли в семье — отец, в государстве — магистраты. Но рядом существовали и специальные жречества, организованные в коллегии; они наблюдали за исправным отбыванием культа и помогали гражданским и военным магистратам в выполнении их религиозных функций, ибо всякий государственный и правовой акт имел свою религиозную сущность и нуждался в божественной санкции. Право первоначально было насквозь пропитано религией, и его формулы носили священный характер. Исключительное знание их являлось в свое время источником социального могущества патрициата. Отсюда понятно значение Двенадцати таблиц, обнародовавших право во всеобщее сведение. Высшим жрецом был Pontifex maximus, великий понтифик (см. понтифекс), который наблюдал за всем культом вообще и разрабатывал сакральное право. Только в 300 г. эта должность стала доступна плебеям. (Подробнее см. религия, XXXVI, ч. 1, 424/30).
Завоевание Италии и италийская федерация. Как древние легенды, так и достоверная история изображают Р. в состоянии постоянной борьбы с соседями. Несмотря на отдельные поражения, Р. каждую войну неизменно кончал победой, и из этого ряда успехов вышло римское завоевание и создание империи — единственный в своем роде факт мировой истории. Однако, вопрос о причинах этого факта представляет проблему, неразрешимую для науки при находящихся в ее распоряжении слабых средствах. Прирост населения, конечно, играл роль в завоевании, но не потребность в земле для его избытка была целью войн, ибо Р. избегал ослаблять свой центр отливом населения на окраины. Присоединение территорий скорее имело целью создать прикрытие для самого Р. с его областью. Кроме того, в малокультурном обществе война является «промыслом», дающим возможность накоплять средства хищением готовых благ, взамен добывания их собственным трудом у природы. Уже в царскую эпоху Р. разрушил свою метрополию Альбалонгу (см.), главу латинского союза, и подчинил себе этот союз. В начале республики союз был возобновлен на равных правах, при чем, однако, Р., как первенствующий член, противостоял в нем множеству латинских общин. Только опираясь на латинов, он одолел соседние хищные племена эквов и вольсков (см.), а также своего могущественного соперника, этрусский город Вейи (см.). Нашествие галлов в 386 г. (ср. XII, 390/91) и ставший знаменитым пожар Р. были лишь временной катастрофой, ибо целью галлов было не завоевание, а набег и грабеж. В дальнейшем борьба с ними явилась для Р. превосходной военной школой. Завоевания Р. сопровождались занятием важных стратегических пунктов посредством основания в них латинских колоний, которые становились затем членами общего союза. Начавшиеся в IV в. разногласия с латинами в 338 г. перешли в войну, которая окончилась победой Р., расторжением союза и созданием военной федерации на новых началах. Военные успехи Р. за первое полстолетие существования республики принесли ему огромное увеличение территории. После победы над латинами она равнялась уже свыше 6.000 кв. км. Возросло также и число граждан. Перепись 340 г. дает цыфру в 165.000 военнообязанных, что, по вычислениям Белоха, составляет общее количество населения в 500.000 душ, с распределением его около 90 человек на 1 кв. км. Рост совершался не только естественным путем размножения, но и включением части побежденного населения в состав гражданства.
Распространение Р. приблизило его к плодородной Кампании и вызвало столкновение с могущественным племенем самнитов (см. Самниум), которое тоже расширялось за пределы своей территории в горном центре Италии. В многолетних трудных войнах с самнитами (326—304 и 298—290; первая война, 343—341, рассказанная источниками, признана новыми историками недостоверной) Р. приходилось бороться с целой коалицией, в которую входили также этруски и галлы. Несмотря на частичные поражения, победа осталась за ним и принесла ему военную гегемонию в средней Италии. Тогда и эллинские общины юга призвали его на помощь против соседних варварских племен. Это вмешательство привело Р. к столкновению с Тарентом и его союзником, эпирским царем Пирром (см.). В этой войне (280—275) римлянам помогал соперник италийских греков, Карфаген. Пирр не сумел использовать две свои блестящие победы над легионами; вместе того, чтобы покончить борьбу, он предпринял завоевание Сицилии. Только через два года, уже растратив здесь свои силы, он снова явился в Италию, но потерпел поражение при Беневенте, бросил свое предприятие и вернулся в Эпир. В 272 г. оставленный им в Таренте гарнизон сдал город римлянам, и вся южная Италия подчинилась их гегемонии. В результате этой борьбы государственная территория Р., не считая земель его союзников, достигла 27.000 кв. км, а перепись гражданства, произведенная несколько лет спустя после взятия Тарента (265—264) дала цифру в 292.234 военнообязанных.
Параллельно римскому завоеванию шло создание италийской федерации, которая представила блестящее разрешение проблемы образования крупного государства, не удавшееся в свое время ни Афинам, ни Спарте, ни Македонии. Начало ей было положено в 338 г. при расторжении латинского союза. Р. не последовал господствовавшему тогда обычаю обращения с побежденными и ни одну из латинских общин не лишил ни свободы, ни территории. Несколько ближайших латинских городов превратились в «муниципии», т.-е. общины полноправных римских граждан, имеющих местное самоуправление. Часть латинян, наказанных всего строже, превратилась в так наз. cives sine suffragio, т.-е. римских граждан без права голоса в комициях и занятия государственных должностей в Р. Прочие общины были оставлены по-прежнему самостоятельными; они — теперь, впрочем, каждая в отдельности — вступили в новый союз с Р., с сохранением своей полной внутренней автономии. Их зависимость от Р. заключалась лишь в их отказе от самостоятельной внешней политики и в обязательстве выставлять на помощь P. определенный контингент войск. Никаких податей с них не взималось. Латинские колонии, основанные прежним союзом в отнятых у врага стратегических пунктах, сохранили свое внутреннее устройство, но из членов прежнего латинского союза превратились теперь в индивидуальных союзниц Р. Эти колонии, под тем же названием, Р. продолжал выводить и позднее. «Римские колонии», т.-е. составленные только из собственных граждан, Р. выводил очень редко, притом исключительно в приморские пункты и с числом колонистов всего лишь в 300 человек. К началу III в. италийская федерация сложилась окончательно, когда в нее вступили побежденные племена и общины Самния, Апулии, Кампании, Этрурии и юга Италии. В отличие от категории «латинов», они образовали в ней другую категорию — «италиков». Основным принципом федерации неизменно оставалось требование от союзников военной помощи и их свобода от уплаты подати Р.
Италийская военная федерация, возглавляемая Р., среди государств тогдашнего Средиземноморья представляла внушительную боевую силу. Античный историк Полибий сохранил нам точные данные военных контингентов Р. и его союзников, относящиеся к 30-ым годам III в. до н. э. Согласно этим данным, в случае нужды, консулы могли призвать под знамена около 770.000 человек, из которых почти 300.000 состояли в римских легионах. Ни одна держава того времени, даже при крайнем напряжении своих сил, не могла бы выставить хотя приблизительно равную по количеству армию, не говоря уже о качестве отдельных бойцов, почти сплошь вербовавшихся из крестьян и пастухов. Эти цифры в значительной степени объясняют быстрые успехи Р. в начавшемся вскоре заморском завоевании.
Гегемония Р. объединяла Италию только в военном отношении. В остальном, она вносила в нее еще больше, против прежнего, дробности и обособления. Члены союза были связаны только с Р., и все объединялись только косвенно этой индивидуальной связью каждого с одним общим центром. Напротив, их прежние взаимные хозяйственные и бытовые связи были разорваны. Ибо только с Р. каждый из союзников имел так называемые «коммерций» и «коннубий» (см. XXV, 35/36), т.-е. право заключать торговые сделки и взаимные браки. В отношении друг к другу они этого права не имели. Таким образом, присоединяя к себе силы всей Италии, Р. в хозяйственном и общественном отношении разъединял ее отдельные области. Здесь был секрет его господства над ними. Политика Р. выразилась в знаменитой формуле «divide et impera», «разделяй и повелевай». В разобщении союзников, устранявшем их совместное действие против Р., быть может, и надо искать объяснение его поразительного либерализма и терпимости в вопросе внутренней автономии и самобытности союзных общин. В то же время сама возможность такого разобщения красноречиво говорит о слабости хозяйственных связей в Италии и обмена между ее частями. Для самого же Р. такая система представляла огромные выгоды, ибо, имея монополию хозяйственных сношений со всеми единицами, он один мог использовать выгодные хозяйственные конъюнктуры внутри их. Впрочем, этим преимуществом он воспользовался лишь много позднее, после накопления капиталов его собственным гражданством.
Основание мировой гегемонии. По объединении Италии вмешательство Р. в мировые международные отношения стало неизбежным. Прежде всего Р. не мог оставаться равнодушным к посягательствам своего бывшего союзника Карфагена (см. XXIII, 577 сл.) на Сицилию и береговые пункты южной Италии. Повод для столкновения вскоре представился; возникшая отсюда I-я Пуническая война (264—241; см. пунические войны) окончилась победой Р. и дала ему крупную контрибуцию, обладание почти всей Сицилией и господство на море. Вскоре последовал захват Сардинии и Корсики. Угроза нашествия галлов с севера заставила Р. последним энергичным усилием покорить их область до естественной границы Италии, Альп. Владение побережьем Адриатики возложило на него обязанность защищать торговые интересы своих союзников в этом море. В 218 г. Р. укротил иллирийских пиратов и приобрел несколько опорных пунктов на восточном побережьи. В то же время Карфаген оправился от своего поражения. Его полководец Амилькар (см. Гамилькар) завоевал юг Испании и завещал своему сыну Аннибалу (см.) отомстить Р. за унижение родины. Осенью 218 г. Аннибал неожиданно напал на Италию с севера через Альпы и нанес римлянам ряд страшных поражений (ср. Фламиний, Фабий Кунктатор, Варрон). Последнее и самое страшное — при Каннах (см.), казалось, бросило Р. на край гибели. Однако, опираясь на союзников, большинство которых сохранило верность, Р. 15 лет выдерживал борьбу в Италии и в то же время сумел отнять у Карфагена Испанию. В 205 г. завоеватель Испании Сципион (см. XLI, ч. 5, 611) перенес войну в Африку и в 202 г. окончил ее, нанеся Аннибалу поражение при Заме. Карфаген лишился флота, владения Испанией и частью Африки, уплатил Р. огромную контрибуцию и сошел на степень зависимой державы.
Немедленно Р. вмешался и в отношения на востоке (см. XVI, 619/21). Уже раньше, воспользовавшись борьбой Р. с Аннибалом, македонский царь Филипп V (см.) отнял у Р. его недавние приобретения в Иллирии. Теперь, наученный опытом, Р. начал предупредительную войну, чтобы не дать Македонии усилиться и создать новую угрозу для Италии. В 197 г. Филипп был разбит (см. Фламинин) и отброшен в старые границы Македонии. Никаких завоевательных планов на востоке Р. не преследовал и объявил греческие республики свободными. Только неумение греков воспользоваться этой свободой и смуты в их среде вынудили Р. к дальнейшему вмешательству. Интриги его прежних союзников в Греции, этолийцев (см.), считавших себя обиженными при заключении мира с Филиппом, и просьба Родоса и Пергама (см. Пергамское царство) о помощи против Антиоха Сирийского (см. III, 206/07) привели Р. к войне с последним, которая в 191 г. принесла ему новый успех — победу над Антиохом при Магнезии в самой М. Азии.
Уже победа над Карфагеном в 241 г. дала Р. первое территориальное приобретение вне Италии — Сицилию. Обращение ее в провинцию (см.), законченное уже после Аннибаловой войны, составляет эпоху в государственном развитии Р. В отступление от прежней своей политики Р. не включил ее в италийскую военную федерацию. Здеcь он просто занял место прежних властителей, Карфагена и Гиерона Сиракузского (см. XV, 34), а население превратил в своих подданных. Все землевладельцы острова стали платить римской казне десятину натурой с урожая. Таким образом, здесь впервые федерация была заменена господством, и введена материальная эксплоатация населения, незнакомая Италии. Представителем Р. в Сицилии был особый претор, соединявший в своих руках власть административную, судебную и военную. Для населения он являлся настоящим преемником прежних правительств. Его власть была поистине царская, ибо ее не ограничивало, как в Р., ни присутствие коллег, ни контроль сената. На западе Р. без колебаний аннектировал и превратил в провинции земли, прежде принадлежавшие Карфагену: Сардинию, Корсику и Испанию. Р. опасался, что, будучи предоставлены самим себе, они снова смогут стать добычей Карфагена и источником средств для новой борьбы. Совсем иной была его политика на востоке. Войны с Македонией и Сирией были вызваны страхом за безопасность Италии и желанием предупредить повторение неприятельского вторжения по примеру Аннибала. Даже и после своих побед Р. старался создать на востоке порядок, позволявший ему минимум вмешательства. Ослаблением Македонии и Сирии и дружескими связями с прочими государствами он пытался ввести здесь систему равновесия, обеспечивающую мир. Этот план, однако, не удался. Уже Филипп Македонский (см. Филипп V) деятельно подготовлял войну. В 171 г. она с огромными средствами была начата его сыном Персеем (см.). Ряд неудач Р. в начале войны ясно показывает, как мало он думал о завоевании. Прежние его друзья в Греции оставались либо нейтральны, либо склонялись на сторону Персея. Но в 168 г. консул Эмилий Павел (см.) разбил, наконец, Персея и завладел его страной и огромными сокровищами. Р. наказал своих неверных эллинских друзей, но и на этот раз воздержался от аннексий. Македонию расчленили на четыре автономные области, запретив им торговый обмен друг с другом. Экономика, согласно обычному правилу Р., была целиком подчинена политике. Доходные царские рудники были закрыты, их эксплоатация была воспрещена, и римские предприниматели не извлекли никаких выгод из этого устройства Македонии. Все это показывает, что Р. не имел сознательного стремления к мировому господству. Однако, сцепление обстоятельств фатально толкало его по этому пути. Воспоминания аннибалова нашествия продолжали внушать Р. страх перед Карфагеном даже тогда, когда следы опустошений в Италии давно исчезли. Страх этот оправдывался новым, изумительным расцветом Карфагена. Римская политика придирок и травли своего противника показывает одновременно и страх перед ним, и нерешимость покончить с ним раз навсегда. Только в 149 г. Р. сознательно вызвал войну.
Хитрыми, двусмысленными переговорами он предварительно обезоружил соперника. Однако, последовавшая затем трехлетняя геройская оборона Карфагена показывает, что страхи Р. были основательны. К тому же повсюду поднималась реакция против его гегемонии. В Испании уже раньше началось мощное национальное восстание, вождем которого в 149 г. стал пастух Вириат (см.). В том же году в Македонии самозванец Андриск вызвал мятеж, который, к счастью, через год удалось сломить. Но тотчас поднялась Греция, ободренная неудачами Р. под Карфагеном. Повсюду противники Р. боролись с мужеством отчаяния, и только 146 г. принес решение (см. XVI, 620). Один за другим пали Карфаген и последний оплот Греции, Коринф. Оба города были срыты до основания, Македония и Африка превратились в провинции, а Греция была подчинена македонскому наместнику. В одной Испании борьба затянулась еще надолго, и последний оплот повстанцев, Нуманция (см. Нумантия), был уничтожен лишь в 133 г. Теперь Р. стал властелином еще небывалой по размерам державы и первой величиной всего Средиземного моря. Начало римской империи надо считать с середины II в. до н. э.
Р. и Италия в эпоху заморского завоевания. Образование римской державы — факт мирового значения — имеет свои корни и причины в прошлом не только Р., но и античного мира вообще. Эти причины, при скудости наших данных, не поддаются точному выяснению, но факт подчинения культурнейших стран голой военной силе знаменует новый этап материального и морального оскудения античного мира, начавшегося уже давно. Эллинизм, воспринятый римлянами, еще блеснет в будущем в латинской поэзии и прозе начала империи (см. Рим — литература), еще позже римский культурный шаблон распространится на широкие массы ее общества в процессе так называемой «романизации», однако, оригинальное творчество в искусстве (см. Рим — искусство), философии и науке отныне постепенно приходит к концу. Уже в эпоху римского завоевания античный мир в целом вступает на тот путь, который, как мы увидим, приведет к катастрофе в III в. империи.
Однако, в качестве непосредственного результата, самому Р. и Италии завоевание принесло еще невиданный ими подъем. Как говорит Плиний, Р. впервые вкусил богатства после подчинения Италии. Заморские войны сделались для него грандиозным предприятием в целях наживы государства и частных лиц. Помимо контрибуций с побежденных и доходов с провинций, огромная военная добыча обогащала казну и массу солдат. После победы над Персеем практиковавшееся в Р. взимание прямого налога с граждан сделалось для казны излишним, и он прекратился более чем на сто лет. Каждый солдат получал обеспеченную долю в добыче, захватываемой методически организованным грабежом побежденных, и не упускал случаев увеличить эту долю спекуляцией на самом театре военных действий. Из некоторых походов солдаты возвращались богачами. Раны, причиненные Аннибаловой войной некоторым местностям Италии, зажили сравнительно быстро, и уже через два десятилетия количество римского гражданства достигло довоенной цифры. Много признаков указывает, что обогащение, принесенное населению войнами, поколебало старинный уклад римского гражданства, особенно в городах, и изменило прежде неподвижные отношения между отдельными частями Италии. Множество народа устремилось к наживе, в городском населении появилось стремление к пользованию благами жизни. Повинуясь притягательной силе больших городских центров, особенно Р., латины и италики стали покидать старые места и искать новых, переступая установленные властями перегородки. Многие отправлялись за море в поисках наживы, и уже во II в. до н. э. надписи говорят об образовании целых колоний италийских купцов и спекулянтов в греческих торговых центрах. Оживлению деловых отношений в Р. и Италии содействовала сама казна, тратившая большую часть получаемых контрибуций и добычи на различного рода сооружения общественной полезности и нужды государственного хозяйства. Соответствующие работы выполнялись с подряда компаниями частных лиц, складывавших свои капиталы. Такие же компании откупали эксплоатацию государственных имуществ и всякого рода доходных статей. Ядро этих компаний составляли обычно лица с высоким имущественным цензом, так наз. всадники (см.), но к ним примыкала масса мелких пайщиков. Этим путем в доходах предприятий участвовало множество мелкого люда из римского плебса. На откуп брались также и провинциальные доходы и подати, и, по мере увеличения числа провинций и их доходов, откупавшие их компании так называемых публиканов (см.) стали выдвигаться среди прочих и получать наибольшее значение. Эксплоатация провинций сделалась для них, а также для массы их агентов, источником огромных выгод. Это мирное обогащение Р. за счет провинций стало новой видоизмененной формой их прежнего военного ограбления. Вся эта предприимчивость извлекала выгоды всецело из политического господства Р. и из собственной своей функции посредничества; экономически она была совсем непродуктивна. Но накопленные ею большие богатства вкладывались в землю, которая считалась наиболее прочным и почтенным видом имущества. Поэтому спрос на землю во II в. сильно возрастал. В связи с этим появился интерес к сельскому хозяйству, о чем свидетельствует земледельческий трактат Катона (см.). Вызванный военными успехами Р. приток обращенных в рабство пленных давал рабочую силу, применимую особенно для скотоводства в запустелых пространствах юга Италии. Крупное землевладение, поскольку теперь оно стало развиваться, образуя так называемые «латифундии» и «сальтусы», посвящало себя пастбищному хозяйству. Напротив, в земледелии, как видно из трактата того же Катона, средняя мера владения оставалась преобладающей, и она же являлась наиболее прогрессивной технически. Впрочем, хозяйство в массе все еще носило прежний самодовлеющий характер, мало зависимый от обмена, и только в соседстве большого тракта, судоходной реки или крупного города, т.-е. в условиях сравнительно редких, оно могло попытаться производить по преимуществу на сбыт.
Римское и италийское крестьянство этой эпохи обычно изображали в упадке, даже в процессе исчезновения. Взгляд этот, выставленный уже немецкими историками начала XIX в., с несомненностью отражает совершавшийся в их время и несколько раньше процесс пролетаризации крестьянства в Англии и Германии. При этом, перенося современные понятия в условия Р., упускают из вида, что в эту эпоху, несмотря на новые признаки в хозяйственной жизни, земледелие для массы населения Р. все еще служило в первую очередь источником пропитания, а не обогащения, которое доставлялось военной добычей и развившейся отсюда денежной спекуляцией. Именно как источник пропитания аграрный быт и теперь представлял основу существования массы римского гражданства, придавая ему устойчивость, и в этом смысле аграрный вопрос играл важную роль в жизни государства. Кроме того, забывают, что крестьянства, как класса, зависимого политически и социально и потому легко угнетаемого экономически, Р. не знал вовсе. И лишь условно приходится прилагать наш термин «крестьянство» к свободному и полноправному классу средних и мелких землевладельцев Р. Картину бедствий крестьянства во II в. до н. э. у позднейших писателей надо относить не к италийскому крестьянству вообще, как это обычно делают, но лишь к римскому, и притом к весьма небольшой его части. Характерным явлением для крестьянства этой эпохи является отнюдь не общий его упадок, а имущественная дифференциация. Ни один из источников общего экономического подъема в связи с завоеванием не остался закрытым для крестьянина. В качестве солдата он имел свою богатую долю в военной добыче и мог затем либо превратить ее в пай акционерного предприятия, либо вложить в свое хозяйство. Разорение крестьянских хозяйств Аннибаловой войной было преодолено благодаря широкой земельной политике последующих десятилетий, в которой сенат преследовал цели военной колонизации. Часть крестьянства тоже была охвачена стремлением к наживе и хозяйственному расширению. Прежние ограничения, налагавшиеся на эти стремления государством, были уже несвоевременны. Впервые в колониях появляются наделы в 50, 100 и даже 150 югеров. В своем стремлении к благосостоянию римский крестьянин к тому же не встречал противодействия экономических факторов, характерных для аграрного развития нового времени. Правда, уже теперь в Италии появляется крупное землевладение, но, во-первых, оно далеко не было доминирующим, a во-вторых, оно не играло той важной экономической роли, как в Англии и Германии XVIII и XIX столетия. Оно не обладало более совершенной техникой, которая обеспечила бы ему победу над крестьянским хозяйством в их конкуренции на рынке. Напротив, поскольку теперь существовало экономически прогрессивное хозяйство, оно было представлено как раз средним землевладением, не исключая и части крестьянского, конкуренция же вообще была незначительна, ибо хозяйство всех калибров в массе своей все еще работало, главным образом, для собственного потребления, а не на сбыт. Рабство уже играло роль в более крупных хозяйствах, однако даже для малоземельных и безземельных крестьян оставалась возможность заработка на стороне, путем ли поденной работы, или аренды земли из доли урожая. Тем не менее, вопрос о земле стал обостряться в Р. в середине II в. до н. э., но не вследствие упадка крестьянства, а в результате непрерывного спроса на землю, как наилучшую форму имущества, со стороны всех сословий. В Р. искони существовал так наз. ager publicus, т.-е. государственный земельный фонд. Значение он приобрел, однако, лишь после Аннибаловой войны, когда конфискация земель тех италиков, которые изменили Р., чрезвычайно увеличила его площадь. В первые десятилетия II в. сенат усиленно использовал эту государственную землю, как в награду ветеранам, так и для колоний, которые в числе 22-х были выведены в разные пункты Италии для обеспечения ее от внешней угрозы и внутренних враждебных римской гегемонии движений. Сверх того, эту землю продавали участками, сдавали в аренду, а большую ее часть уступили по договорам в пользование латинским союзническим общинам. Наконец, остававшиеся ее избытки разрешалось «оккупировать», т.-е. брать под обработку или под пастбище за десятину урожая или пошлину с выгоняемого скота. Заимщиками являлись в большинстве лица, нажившиеся денежными спекуляциями. Повидимому, земля бралась в оккупацию энергично, ибо уже вскоре норму этой оккупации ограничили 500 югеров (125 га) земли. Однако, эта норма соблюдалась недолго, и к середине II в. крестьянство, в своем стремлении к хозяйственному преуспеянию и к земле, натолкнулось на уже совершившийся и санкционированный временем захват государственной земли частными лицами. Размеры этого захвата, как оказалось впоследствии, в общем представлении были чрезвычайно преувеличены, с другой же стороны земельная и хозяйственная нужда некоторой части крестьянства была вольно или невольно приписана всей его массе политиками в Р., которых интересовал социальный вопрос. Политическую жизнь направляли на форуме представители нобилитета, которые, благодаря отношениям патроната и клиентства, имели широкий круг приверженцев и зависимых людей также и в крестьянстве. При таком положении вопросы крестьянского быта могли стать политической проблемой лишь в зависимости от инициативы политиков из знати.
На внутренней сплоченности, дисциплине и верности традиции римской знати основывалось политическое верховенство ее органа, сената, в III в. Но уже Аннибалова война и последующее все большее вмешательство в мировые отношения пробило брешь в ее солидарности и единообразии. К этому вели нужды военной борьбы и условия, созданные завоеванием. Командование в Испании Сципион (см. Сципион Африканский) получил, вопреки правилам, еще совсем молодым человеком. Войну в Африку он перенес на свой собственный риск и страх, и блестящее ее окончание было его личным успехом, достигнутым в антагонизме с сенатом. Его победы над Аннибалом и Антиохом сделали его кумиром народа и создали ему небывалое положение в Р., которое, однако, нажило ему множество завистников и врагов. Его примеру следовала знатная, блестящая молодежь. Победитель Филиппа, Фламинин (см.), сделал головокружительную карьеру и, еще совсем молодым человеком, был уже в апогее своей славы. Полководцы, определявшие судьбы целых народов, наместники провинций, вступавшие в наследие низвергнутых царей, были неспособны, вернувшись в Р., скромно занять свое прежнее место в среде рядовой знати. Среди своих клиентов они видели теперь царства и республики. В течение всей первой половины II в. шла борьба между этими и новыми честолюбцами, с одной стороны, и ревнителями старины и традиций, с другой; среди последних встречались тоже лица необычайных характеров и огромных заслуг — Фабий Кунктатор (см.), позже Катон (см.), Эмилий Павел (см.), Тиберий Гракх Старший. Эти люди отлично понимали, какими гибельными последствиями для республики грозит выдвижение отдельных лиц, оправданное в глазах массы военными заслугами. Воскресала опять давно забытая боязнь тираннии. Уже исключительное положение Сципиона называли «царским». Оно внушало зависть и страх, и энергическими усилиями Катона сам Сципион и его партия были политически уничтожены. Не в меру зарвавшихся выскочек укрощали судебными процессами. В 180 г. установили строгий порядок прохождения государственных должностей, в общем обеспечивающий равенство членам знати. В 149 г. создали особую судебную комиссию, чтобы сдержать все растущую алчность наместников провинций. И тем не менее, с этих пор сенат уже не переставал служить ареной жестокой борьбы между отдельными вождями с их партиями; ее целью было монополизировать высшие должности в руках своей политической группы и этим путем полновластно распоряжаться судьбами республики. Народное собрание с его суверенитетом, завоеванным еще в 287 г., отнюдь не являлось представителем народа в нашем смысле, но прежде всего служило орудием в руках тех же членов знати в преследовании ими своих личных целей. Через народное собрание проводились частичные мероприятия, носившие демократический характер, которые, прямо или косвенно, исходили от таких членов знати, но это вовсе не значило, что последние были настоящими демократами. Напротив, в зависимости от данной политической комбинации, одно и то же лицо определяло в разных случаях свою позицию самым противоположным образом, не говоря уже о том, что в политических кругах Р. и в общественном мнении не существовало какой-либо цельной демократической программы. Но на ряду с другими мерами на политическую сцену мог быть выдвинут также и аграрный вопрос, в особенности спорный возбудить интерес широких кругов гражданства, как средство приобрести влияние и популярность и привлечь к себе многочисленных сторонников. Лишь принимая во внимание это обстоятельство, можно правильно уяснить себе поднятое вскоре Гракхами движение и понять как его странные с нашей точки зрения явления, так и его незначительные социально-экономические результаты.
Эпоха гражданских смут. После гибели Карфагена господствующее положение в республике занимал его разрушитель, внук Сципиона Африканского, Сципион Эмилиан (см. XLI, ч. 5, 613/14). Как в свое время его деду, так же и ему репутация первого полководца республики создавала среди знати множество соперников и врагов. В 30-х годах II в. политическое положение в Р. было напряженное: восстание в Испании затянулось, в то же время в Сицилии бушевал страшный мятеж рабов. Происшедшая в 137 г. позорная капитуляция римской армии под Нуманцией, в Испании, вызвала в Р. политический скандал. После бурных прений в сенате капитуляция была кассирована, и Сципион, вторично избранный консулом, отправился главнокомандующим в новой войне против Нуманции. Но в Р. остался другой внук Сципиона Африканского, молодой Тиберий Гракх, только что побывавший под Нуманцией в качестве квестора, фактический автор кассированного сенатом договора, который чувствовал себя лично обесчещенным этой кассацией и пережил опасность быть выданным нумантинцам. В обиде на Сципиона, не поддержавшего договор, он соединился с группой лиц, отчасти ему родственных и в то же время ненавистников и соперников Сципиона в сенате: собственным тестем Аппием Клавдием, бывшим консулом, богачом Лицинием Крассом, тестем его младшего брата, и консулом 133 г., Муцием Сцеволой. В этом же году Тиберий стал народным трибуном и предложил аграрный закон, настоящими авторами которого за спиною трибуна были эти лица. Их общей целью было, повидимому, превзойти Сципиона, создав себе популярность постановкой в комициях социального вопроса, что казалось своевременным в виду восстания рабов в Сицилии. Впрочем, составленный ими законопроект был весьма умеренный и отнюдь не сулил Р. социальной революции. Оккупацию государственных земель предлагалось ограничить старой нормой в 500 (для семейных в 1.000) югеров, оставив последнюю в собственность владельцам и заплатив им вознаграждение за мелиорации; излишек отобрать в казну и вместе с имеющейся в ней наличностью государственных земель, за некоторыми исключениями, отдать участками в 30 югеров в надел крестьянам, но не в собственность, а в пользование и без права продажи. Частные земли оставались в неприкосновенности. Однако, дело приняло неожиданный оборот. Опираясь на массу зажиточных крестьян, пылкий Тиберий, не считаясь с конституцией, отважился на неслыханно дерзкий шаг: он низложил трибуна Октавия, заявившего свое вето против закона. После этого аграрный закон был принят. Нарушение конституции, однако, создало личную угрозу для Тиберия и заставило его, опять же противозаконно, искать вторичного трибуната. Но на этот раз крестьянство его не поддержало, и во время новых выборов он был убит кучкой сенаторов, предводимых его же собственным двоюродным братом. Созданная законом землеустроительная комиссия, в которую вошли также авторы закона, Аппий Клавдий и Лициний Красс, принялась за выполнение реформы. Однако, государственных земель, предназначенных для новых наделений, оказалось мало, выяснить их наличие было почти невозможно, а попытка землеустроителей сделать это вызвала невообразимый хаос и общие протесты по всей Италии. Особенно задетыми оказались интересы латинов и союзников, и во внимание к ним Сципион Эмилиан, к тому времени вернувшийся в Р. с новой славой после разрушения Нуманции, добился приостановки реформы. Последние события происходили в напряженной атмосфере среди резких нападок на Сципиона со стороны его врагов в сенате. В разгаре борьбы он внезапно умер загадочною смертью; его последнее выступление за интересы союзников против граждан поколебало его популярность, однако крестьянство осталось совершенно равнодушно к ликвидации аграрной реформы, как и несколько лет перед тем оно спокойно перенесло гибель Тиберия Гракха.
Социальные последствия вызванного Тиберием движения оказались незначительны, но политические — огромны. В лице его младшего брата, Гая, ставшего через 10 лет трибуном, явился страшный мститель сенату и аристократии. Гай не скрывал, что его целью было политически уничтожить сенат и внести рознь в среду высших классов республики. Целый ряд его реформ произвел полный разгром авторитета сената. Введением дешевого хлебного пайка городскому плебсу был открыт путь для деятельности честолюбцев в народном собрании, передачей судов в руки всадников сенат был лишен важной функции контроля над провинциальными наместниками, а в лице последних аристократия сама подпала контролю всадников, в руках которых находились государственные откупа и подати провинций. Им же на жертву была отдана новая богатейшая провинция Азия (см. I, 515), в силу введенной там Гаем податной системы. Аграрную реформу Гай по существу не возобновил, но зато сделал попытку ввести в республику новое социальное тело — латинов и союзников, своим проектом дать им право римского гражданства. В их лице он надеялся получить для себя новую опору. Неудача этой последней попытки привела в конце-концов и его к катастрофе. Гай погиб как мятежник, после отчаянной, но безуспешной попытки призвать рабов к свободе. В наступившем затишьи ближайшего десятилетия аграрная реформа была постепенно, но окончательно ликвидирована, причем оккупация впредь была запрещена, а держатели государственной земли, как крупные, так и мелкие, были объявлены ее собственниками. Замечательно, что столь остро поставленный Гракхами в общей форме аграрный вопрос в дальнейшем не получил никакого развития ни в республике, ни в империи, и ни разу не вызвал глубокого и длительного движения в римском крестьянстве. Это тем более замечательно, что на римском форуме он и позже неоднократно служил орудием политической борьбы.
Положение в Р. после Гракхов трудно формулировать определенно, тем более, что наши источники для истории следующих лет чрезвычайно скудны. Совершенно ясно, однако, что Гракхи не создали в Р. настоящей демократии, которая могла бы сменить господство знати и сената. Гай Гракх не завещал своим преемникам никакой новой политической идеи в качестве цели борьбы. Победителем в конце-концов все же вышел сенат, однако с подорванным авторитетом и не имея пред собою прежнего свободного пути в руководстве государством. Часть высшей знати сплотилась вокруг него; эта консервативная партия получила вскоре прозвище оптиматов («лучших людей»); однако, от нее по-прежнему откалывались отдельные лица, преследовавшие собственные цели и искавшие опоры вне своей среды. Народное собрание приобрело значение самостоятельной силы. Во главе его в качестве народных трибунов становились молодые люди без имени, рвавшиеся к высоким должностям, или знатные лица, отошедшие от своей среды. Это была группа, противоположная оптиматам, так называемые популяры, т.-е. «народники», хотя большею частью их предложения лишь по видимости преследовали пользу народа. Сильным противником сената стало также организованное Гаем Гракхом всадничество. Благодаря своим судебным функциям, оно захватило контроль над управлением провинций, подчинив его влиянию денежных интересов. Но всадники хотели для себя и непосредственного влияния на политику, для чего выдвигали собственных лиц без имени, так называемых «новых людей». Вопрос о равноправии союзников был отложен на неопределенное время, и недовольная их масса стояла недоброжелательным свидетелем внутренней неурядицы Р., выжидая момента, когда какой-либо смелый политик поднимет голос за ее интересы.
Со времени крупных завоеваний середины II в. во внешней политике царило затишье. Правда, две новых провинции были без больших военных усилий приобретены на востоке (Азия, в 129 г.) и на северо-западе (Нарбоннская Галлия, в нынешней южн. Франции, в 118 г.). Боевые действия ограничивались столкновениями с горцами в Альпах. Внезапно, в 111 г. возникли осложнения в Африке. Даровитый и дерзкий Югурта (см.), претендент на престол союзной с Р. Нумидии, перебил своих родственников и овладел царством, не считаясь с договорами и волею сената. Он ловко использовал продажность и бездарность римских полководцев-оптиматов. Правда, новый полководец сената, Метелл, поправил положение, но слишком поздно. Народные трибуны-популяры резкой критикой всей системы подняли на форуме бурю негодования. Всадники выдвинули своего кандидата, «нового человека» (homo novus), Мария (см.), алчного честолюбца, несмыслящего в политике, но способного полководца. Избранный консулом (107), Марий без особого труда довершил дело, подготовленное Метеллом, разбил и взял в плен Югурту. Эта война была для Р. не опасностью, но вопросом престижа. Однако, настоящая гроза собралась тем временем на севере. Уже раньше полчища кельтов и германцев, так называемые тевтоны и кимвры, пробились к границам Альп и потребовали от сената земель в Италии. Пока шла война с Югуртой (112—105), римские полководцы потерпели от них ряд поражений в Южн. Галлии. В 105 г. разгром целой армии при Аравзионе заставил передать командование Марию. Несколько лет подготовлял он боевые средства для борьбы с грозным противником и потому четыре раза кряду (104—101) получал должность консула — факт, дотоле небывалый в истории Р. В двух страшных битвах варвары были уничтожены. Наградой Марию было шестое консульство на 100 год. Повидимому, Марий не имел в политике никаких принципов и идей, но лишь личные цели. Для их осуществления он соединился с народным трибуном, популяром Апулеем Сатурнином (см.). Согласно источникам, главной целью обоих были уничтожение их общего врага Метелла. Апулей выдвинул на сцену аграрный вопрос. На этот раз, однако, дело шло не об общей проблеме, но лишь о щедром награждении землей одной группы — бывших солдат Мария. Сатурнину насилием удалось провести закон, с помощью хитрости Марий добился изгнания Метелла. Но явное злоупотребление властью в личных целях привело Апулея к гибели, а его закон был кассирован без всяких волнений в среде гражданства. Катастрофа Апулея привела к концу также и политическую карьеру самого Мария. Следующие годы прошли без значительных событий, внутренних и внешних. Но в 91 г. народный трибун Ливий Друз (см.), из высшей знати, сделал попытку путем сложной политической комбинации примирить противоположные интересы. Был опять поставлен в общей форме аграрный вопрос, но на этот раз наделения гражданам из земель союзников должны были послужить компенсацией плебсу за уступку союзникам прав гражданства. Часть всадников должна была вступить в расширенный сенат, но за это возвратить ему судебные функции. Друз опирался преимущественно на союзников, стремившихся к равноправию, но в остальном его проект не удовлетворял никого. Друз был убит, не достигнув цели. И на этот раз, как при Гракхах, неудача аграрного законопроекта не вызвала на борьбу римский плебс — явный признак, что вопрос о земле не был для него вопросом жизни и смерти. Иначе отозвались на свою неудачу союзники. Подвластная Р. империя была столь же делом их трудов и жертв, сколько и римлян; но в дележе выгод они справедливо считали себя обиженными. Теперь они взялись за оружие. Их целью было уже не просто право римского гражданства, но создание новой равноправной федерации с сохранением своей самобытности. Союзники даже наметили, в противовес Р., столицу своей федерации, избрав для этого среднеиталийский город Корфинниум, переименованный ими в «Италию». Два года длилось кровопролитие по всей Италии («Союзническая война», 90—88). Только ловкими маневрами сенату удалось разъединить массу союзников, но все же он кончил тем, что всем им дал гражданские права, лишь постаравшись ограничить их политическое влияние в народном собрании. Война с союзниками вскоре выродилась в гражданское междоусобие. В сущности она означала реакцию против мирового господства Р., поднявшуюся изнутри самой Италии. Почти одновременно поднялась реакция на востоке, в Азии, угнетенной эксплоатацией публиканов (см.). Незадолго до того Митридат Эвпатор (см.) превратил свое Понтийское царство (см. Понт, XXXIII, 41) в новую сильную державу. Пользуясь затруднениями Р., он в 88 г. занял почти всю М. Азию, заключил союз с италиками, к счастию для Р. запоздалый, переправился в Грецию и напустил на Македонию северных варваров. Во многих малоазийских городах десятки тысяч спекулянтов, италиков и римлян, были перебиты в один день. То же повторилось вскоре в Греции. Все это вызвало в Р. большое смятение. Пламя войны в Италии еще догорало, а уже приходилось выделять значительные силы на восток. Однако, солдаты привыкли к войне, как к ремеслу, и охотно шли в заморскую экспедицию, ожидая богатой добычи. Сенат поручил командование консулу 88 г., Корнелию Сулле (см.), стяжавшему громкую славу в войне с италиками. Но соперником его выступил Марий. Соединившись с народным трибуном Сульпицием Руфом (см.), он оперся на италиков, недовольных своим урезанным правом гражданства. Удовлетворив их требования, он добился при их поддержке командования против Митридата вместо Суллы. Однако, Сулла не подчинился. Убедив своих солдат, что для похода на восток Марий сделает новый набор, он двинул их на Р., захватил город, убил Сульпиция Руфа, заставил Мария бежать, отменил уступки новым гражданам и вернул себе командование. В остальном Сулла употребил свою победу для укрепления позиции сената против популяров. Едва он покинул Р., как марианцы снова захватили власть. В дальнейших событиях ни наши источники, ни наши домыслы из фактов не позволяют определенно представить себе социальные и политические группировки. Повидимому, марианцы отстаивали прежде всего интересы массы новых граждан. Сенат опять потерял возвращенный ему Суллой авторитет, много членов знати пало жертвой мести Мария. Однако, сам он далеко не был демократом и прежде всего добивался власти. В седьмой раз стал он консулом, но вскоре смерть прервала его дальнейшие честолюбивые планы. Его сподвижниками были лица из высшей знати: Корнелий Цинна (см.) и Папирий (см.) Карбон, а также недавние враги Р., вожди италиков. Жертвами их террора на ряду с оптиматами погибло множество всадников. Но марианцы провели также ряд административных реформ для нового муниципального устройства Италии. Они с энергией готовились к предстоявшей новой борьбе с Суллой. Тем временем Сулла, разбив полководцев Митридата в Греции, переправился в М. Азию, восстановил здесь господство Р., принудил Митридата к миру и жестоко покарал подданных и союзников Р. за отпадение. Своих солдат он обогатил добычей за счет побежденных. Теперь руки у него были развязаны, и весной 83 г. он высадился в Италии во главе закаленной и преданной армии. Вся Италия была поставлена марианцами под оружие, ее сопротивление было отчаянное. Однако, Сулла в конце концов сломил его и овладел Р. Победители тысячами вносили в проскрипционные списки (см. проскрипции) своих врагов — всадников, сенаторов и простых граждан, как в Р., так и повсюду в Италии. Конфискованные имущества убитых продавались с аукциона за бесценок, и множество лиц нажили огромное состояние. Сулла заставил народное собрание избрать себя диктатором, но свою власть употребил не для основания собственного господства, а для полного восстановления авторитета сената в еще большем объеме, чем до Гракхов. Народный трибунат и комиции были фактически сведены к нулю, дешевый хлебный паек отменен, суды возвращены сенаторам. Еще на востоке Сулла отменил выгодные для всадников порядки Гая Гракха в провинции Азии. 10.000 рабов, отпущенных на волю под именем Корнелиев, составили в римском гражданстве группу, призванную поддерживать новый порядок. Страшная кара постигла Италию, целые племена горцев были истреблены Суллой. На конфискованных землях Сулла поселил 120.000 своих ветеранов. Эта экспроприация прежних землевладельцев в пользу солдат и офицеров Суллы произвела полную перестановку владельческих отношений во многих местностях Италии. Однако, то был простой переход земли из одних рук в другие, а не замена старого класса новым или крупного землевладения мелким. Ибо обе боровшиеся стороны были одинаковы по социальному составу.
К всеобщему изумлению, Сулла, проведя свои реформы, сложил диктатуру и удалился в частную жизнь; вскоре он умер. Сенат вступил в свои права главы республики. Однако, способы восстановления авторитета сената и созданные для него Суллой опоры явились фактором разрушения его дела в ближайшем же будущем. Рядом с оптиматами в сенате оказалось множество ненавистных им авантюристов, награжденных Суллой. Проскрипции и экспроприации создали в Италии массу недовольных, желавших уничтожения нового порядка. Против него были также всадники. Но, что особенно важно, показав своим приверженцам и подражателям еще небывалый пример тираннии, Сулла закрыл им путь к власти строгой очередью магистратуры с подчинением ее сенату и сведением на-нет трибуната и комиций. На почве массы обиженных Суллой интересов и всеобщего неудовольствия его же сподвижники уничтожили созданный им порядок. Уже через год после его смерти его способнейший офицер, Помпей (см.), вне всякой очереди добился чрезвычайного командования в Испании против уже раньше укрепившегося там марианца Сертория (см.). Уничтожив последнего, он, с помощью своей армии и популярности, вопреки закону, получил консульство на 70-й год, хотя до тех пор не занимал еще ни одной регулярной магистратуры. Его коллегой был другой суллианец, Красс (см.), только что усмиривший восстание рабов Спартака (см.). В их консульство значение трибуната и комиций было восстановлено, суды частично возвращены всадникам. Однако, все конфискации имуществ и лишения прав бывших врагов Суллы остались в силе. В то же время сенат был очищен от креатур Суллы и опять стал цитаделью оптиматов. Таким образом, по крайней мере отчасти, снова вернулись к положению после Гракхов. За оптиматами сохранилось руководство политикой, в трибунате и комициях воскресло орудие борьбы с ними. Но пережитые недавно смуты накопили в Италии массу горючего материала, а хаотическое состояние подвластной Р. империи всегда могло потребовать создания нового чрезвычайного командования со всеми возможными последствиями недавней эпохи Мария и Суллы.
Уже в 67 г. такое командование получил Помпей для борьбы с пиратами, разбои которых, вследствие смут и войн последних лет, достигли небывалых размеров (см. XXXV, 459). Они вступили в союз с Митридатом, уже ведшем новую войну с Р., и прекратили торговлю в Средиземном море, угрожая Р. голодом. В несколько месяцев Помпей уничтожил зло, с которым сенат своими обычными медлительными приемами безуспешно боролся в течение многих лет. Тогда, в 66 г., вопреки воле оптиматов, опираясь на популяров и всадников, мечтавших о восстановлении своих доходов в Азии, уничтоженных Суллой, Помпей добился для себя нового поручения на востоке, а именно командования в войне с Митридатом, которую уже с 74 г. вел Лукулл (см.). Четырехлетнее его пребывание в Азии явилось победоносным шествием римского оружия и новым расширением империи до Кавказа и Месопотамии. Возвращения Помпея с тревогой ожидали как оптиматы, опасавшиеся новой попытки узурпации по примеру Суллы, так и превзойденные им его соперники, среди которых первое место занимали Красс и еще только начинавший выдвигаться бывший марианец Цезарь (см.). Интригами оба они пытались создать себе положение, аналогичное помпееву. Однако, все их старания остались безуспешны. В качестве орудия своих целей они пытались воспользоваться услугами одного из бывших сподвижников Суллы, Сергия Катилины (см.), который тоже добивался власти и надеялся найти опору во множестве недовольных, в свое время пострадавших от карательных мер Суллы. Вооруженное восстание Катилины не удалось, и сам он погиб. В 62 г. Помпей вернулся в Италию, но неожиданно, к всеобщему удивлению, распустил свою армию. Этим он обезоружил себя перед оптиматами и оказался не в состоянии добиться от сената утверждения своих деяний на востоке и наград ветеранам. Из беспомощного положения его вывел союз с Крассом и Цезарем, так назыв. первый триумвират (см.), целью которого было обеспечить за его участниками главенство в республике путем взаимной поддержки. Триумвират (60) вызвал оппозицию во всех кругах общества. Не взирая на нее, Цезарь, вступивший в консульство в 59 г., повел на сенат нападение, смелостью которого далеко превзошел Гая Гракха. Устраняя насилием противодействие оптиматов, он утвердил все распоряжения Помпея на востоке и издал аграрный закон, в силу которого роздал помпеевым ветеранам и своим приверженцам из плебса лучшие земли Кампании, находившиеся до тех пор в мелкой аренде. В награду за свои услуги Помпею Цезарь получил провинцию Галлию с армией на срок в пять лет, впоследствии ему продленный. Свое десятилетнее командование он употребил на завоевание огромной страны за Альпами до океана и Рейна (современ. Франция с Бельгией), совершенно неожиданно обнаружив гениальное военное дарование. Необычайный успех превратил его союз с Помпеем в соперничество. Огромные средства, потраченные им в Р., привязали к нему множество людей всех сословий. В 53 г. на востоке погиб Красс в экспедиции против парфян. Помпей, оставшись один и видя себя превзойденным, вступил в союз с оптиматами для защиты себя и республики от будущих покушений Цезаря. Атмосфера взаимных подозрений в 49 г. привела к разрыву, а последовавшее затем четырехлетнее междоусобие кончилось полным торжеством Цезаря. В звании пожизненного диктатора он сделался владыкой Р. Цезарь победил благодаря преданности и боевому превосходству армии, созданной им в десятилетнем завоевании Галлии. На армии же держалась его диктатура. Сенат, магистраты и народное собрание превратились в простых исполнителей его воли. Однако, его намерение провозгласить себя царем положило конец этому господству. 60 сенаторов, во главе с бывшими помпеянцами Марком Брутом (см.) и Кассием (см. XXIII, 594/95), составили заговор, и 15 марта 44 г. Цезарь был убит («Иды марта»).
Заговорщики, однако, не увлекли за собой никого. В виду угрожающего настроения массы цезаревых ветеранов республиканцам не удалось побудить сенат осудить память Цезаря как тирана и кассировать его государственные акты и завещание. Последним завладел консул Антоний (см. III, 214/16), друг и сподвижник Цезаря. Подделкой его распоряжений, раздачей его денег, интригами Антоний быстро составил себе партию, а на похоронах Цезаря натравил народ и ветеранов на заговорщиков и принудил их покинуть Р. Появившаяся тогда комета была принята суеверным народом как знамение, что душа Цезаря взята на небо и сам он стал богом. Целью Антония было захватить командование над легионами Цезаря и ближайшую к Р. провинцию, Цизальпинскую Галлию (см. XII, 390). Однако, его честолюбие и дерзость привели его к конфликту с сенатом. Против нового узурпатора знаменитый оратор Цицерон (см.) метал громы своего красноречия. Однако, без военной силы сенат был ничто. Марк Брут и Кассий собирали легионы на востоке, но эта помощь была еще далеко. Другому заговорщику, Дециму Бруту (см.), удалось вступить в командование Цизальпинской Галлией, назначенной ему еще Цезарем. Но Антоний уже стоял во главе нескольких легионов и вскоре запер Децима в Мутине. Тогда появление нового действующего лица внезапно бросило перевес на сторону сената. То был внучатный племянник Цезаря, юноша Октавий (см. Август), усыновленный им в завещании и объявленный наследником его богатств и имени. Октавий явился в Р. немедленно после гибели Цезаря, но его законные претензии были грубо отвергнуты Антонием, тратившим деньги диктатора на собственные цели. Тогда Октавий, как мог, из собственных средств выплатил завещанные подарки народу и, пользуясь обаянием своего нового имени, составил себе собственную армию из ветеранов отца. Считая юношу неопасным для республики, сенат привлек его к себе и с званием пропретора утвердил его в командовании. Сенат намеревался использовать против Антония популярность Октавия и надеялся, что впоследствии без труда сумеет отделаться от него. Но вышло иначе. С помощью ветеранов Октавия полководцы сената, консулы 43 г. Гирций и Панса, на голову разбили Антония под Мутиной и заставили его бежать за Альпы. Но роковым образом оба они погибли в битве, и во главе армии остался сбросивший теперь маску Октавий, наследник Цезаря и мститель за его смерть. Вопреки приказу сената, ветераны, составлявшие ядро армии, отказались стать под команду Децима Брута, убийцы Цезаря; вместо этого они пошли на Р. и заставили сенат дать девятнадцатилетнему Октавию консульство и объявить заговорщиков вне закона. Участь республики была решена. Солдаты помирили Октавия с Антонием, и оба они вместе с третьим цезарианцем, Лепидом (см.), составили в 43 г. второй триумвират (см.) «ради устроения pecпублики», под угрозой оружия признанный официально сенатом и народом. Проскрипциями по примеру сулловых триумвиры истребили своих личных врагов и захватили их имущество для награждения солдат. При этом пал Цицерон, жертва мести Антония. В следующем году при Филиппах, в Македонии, Антоний и Октавий уничтожили последнюю республиканскую армию Брута и Кассия. Затем сферы деятельности обоих разделились. Антоний предпринял карательную экспедицию на восток, Октавий вернулся в Италию с трудным поручением наделить землею ветеранов в территориях восемнадцати лучших италийских городов. Это не была земельная реформа, но награда солдат и офицеров в духе Суллы. Затем, в течение 11 лет Октавий неутомимо боролся с внутренним хаосом Италии: подавил восстания, уничтожил в Сицилии полу-пиратскую державу Секста Помпея (см. XXXIII, 22/23), постоянно грозившего голодом Р., очистил страну от разбойников и смирил альпийских горцев, в смутах грабивших ее северную окраину. Италия, наконец, вздохнула, и Октавий подал надежду на близкое восстановление республики. В те же годы Антоний, порабощенный страстью к египетской царице Клеопатре (см.), правил востоком по ее прихоти, унижая престиж Р. раздачей провинций ее родне и терпя поражения в экспедициях против парфян. Несколько раз возникавшие разногласия между двумя правителями устранялись обоюдными стараниями их друзей. Однако, окончательный разрыв был неминуем, и он произошел в 31 г. В этом конфликте Антоний выступал почти как восточный деспот и враг Р. Напротив, Октавий опирался на общественное мнение всей Италии, как представитель ее национальных интересов. При Акциуме (см. II, 54) Антоний был разбит (31), и единственным властителем римской империи остался Октавий.
Век Августа. Свою необычайную политическую карьеру Октавий сделал как наследник Цезаря, опираясь на обаяние его имени и на боготворивших его солдат. Со времени Мария и Суллы армия, набиравшаяся почти исключительно из добровольцев, все более становилась главным фактором в развитии политических отношений. Почти двадцатилетние междоусобия (49—31) произвели в политическом порядке Р. глубокие изменения. Руководители республики, оптиматы, были, как политическая партия, уничтожены Цезарем. Старинная знать, из которой рекрутировалась эта партия, в большинстве погибла в войне и проскрипциях. Сенат, наполненный креатурами Цезаря и Антония, потерял всякое достоинство и энергию. Народное собрание со времен первого консульства Цезаря (59) стало простым орудием могущественных лиц, имевших опору вне его, прежде всего в армии, а народные трибуны превратились в клевретов этих последних. При таких условиях господство Октавия после Акциума было безраздельным. Оно имело материальную основу в силе оружия и огромных личных средствах, накопленных войной и в последнюю очередь колоссально увеличенных захватом царства Птолемеев и сокровищ Клеопатры и Антония. Идейно оно коренилось в уже сложившемся культе «божественного Цезаря», которому Октавий выстроил в Р. храм, как дань сыновнего пиэтета. Но Октавию повезло также в смысле личной популярности. После жестоких ударов, нанесенных Италии и Р., коих он сам был одним из главных виновников, он же явился теперь главным целителем причиненных им ран. Но и вся империя жаждала покоя и с надеждой взирала на Октавия, как на восстановителя порядка и мира. Знаменитые поэты Гораций (см.) и Вергилий (см.) пели ему восторженные хвалы и возвещали наступление золотого века. Сенат был готов декретировать ему те же почести, как некогда Цезарю, и после Акциума при жертвоприношениях богам его имя упоминалось на ряду с ними; и тем не менее, приступив теперь к устроению государства, Октавий избрал свой путь. Видимо, иды марта послужили ему предостережением. В 28 г. он исключил из сената 200 недостойных лиц, проникших туда в годы гражданских войн. В то же время сам он занял старинный республиканский пост «первого сенатора» (princeps senatus). Все это предвозвещало восстановление престижа высшего органа республики. Наконец, 13 янв. 27 г. Октавий торжественно объявил в сенате о своем отказе от присвоенных им раньше чрезвычайных полномочий триумвира и о восстановлении республики. В благодарность сенат облек его новыми чрезвычайными полномочиями и дал ему титул «Августа» (священный), назвав этим именем также месяц, в котором он был рожден. Так было положено начало своеобразному компромиссу, который в главных чертах определился в ближайшие годы. Формы его во многом трудно уловить, но сущность совершенно ясна.
Новый порядок явил собою соединение аристократической республики с чрезвычайными полномочиями одного лица, по происхождению своему республиканскими, но фактически неотъемлемыми и потому, в сущности, монархическими. Несмотря на это, Август всячески старался в общественном мнении остаться лишь первым гражданином, «принцепсом». Отсюда и созданный им порядок получил название «принципата». В виду соединения в нем двух начал, республиканского и монархического, этот порядок определяется как особая политическая форма — диархия, т.-е. двоевластие. Соединение двух начал намечалось уже с эпохи Сципионов в силу объективных условий, созданных владычеством республиканского Р. над огромной империей. Цицерон в своем трактате «О государстве», написанном в эпоху смут, представил идеальный порядок осуществленным в тот момент, когда потрясаемая Гракхами республика нашла себе покровителя в лице лучшего гражданина, «принцепса» Сципиона Эмилиана. Осуществление этой формы наметилось в союзе Помпея с оптиматами против Цезаря. Однако, понадобилось крушение диктатуры Цезаря и истребление непримиримых членов знати в двадцатилетних междоусобиях, чтобы принципат из попытки стал реальностью. Принципат Августа, в конце-концов, сложился из двух полномочий: во-первых, из пожизненной трибунской власти, делавшей его «священным и неприкосновенным» и открывавшей его воздействию всю область политики и управления, и, во-вторых, высшего проконсульского «империума», ставившего его над всеми правителями провинций и целиком подчинявшего ему армию. Отсюда — титул императора (см. XXI, 585), хотя Август уже раньше унаследовал его от Цезаря как собственное имя.
В восстановленной республике сенат получил обратно все свои полномочия, даже в большем против прежнего объеме. Так, уже при Августе он сделался верховным судилищем и отчасти законодательным органом. На деле степень его самостоятельности определилась, конечно, присутствием всемогущего принцепса, не только рядом с ним, но и в нем, в качестве первого сенатора. Администрация сохранила целиком свой республиканский характер в ведомстве не только сената, но и принцепса. В качестве наместников своих провинций принцепс брал исключительно бывших консулов и преторов. Провинциями, оставшимися в ведении сената, по-прежнему правили проконсулы и пропреторы, сменявшиеся ежегодно. Высшие магистратуры, преторов и особенно консулов, сохранили весь свой традиционный блеск. Однако, рядом с всеобъемлющей, хотя и маскируемой компетенцией принцепса, они все более становились почетными отличиями. К тому же на выборы их сильно влияла рекомендация принцепса. Всячески возвышая сенат, Август оставил лишь формальное существование народному собранию. При нем оно еще избирало магистратов, в части их следуя обязательной рекомендации принцепса, и иногда голосовало законы. Позднее оно утратило эти функции. Республиканский порядок, впрочем, целиком сохранился и еще долго жил в местной жизни и управлении, т.-е. в области, для населения гораздо более близкой и важной, нежели высшая политика. В колониях и муниципиях Италии и провинций деятельно функционировали народные собрания, городские «сенаты» декурионов и выборные магистраты, «дуовиры», существовали местные самостоятельные бюджет и хозяйство. Большая самостоятельность городов и слабость контроля из центра уже к концу I в. привели к расстройству городских финансов, и только тогда они были подчинены контролю правительства.
В указанных выше элементах принципата ясно отразилось его происхождение от двух исторических сил, враждебных сенату: созданного Гракхами революционного трибуната и чрезвычайного общеимперского командования, впервые врученного Помпею в 67 г. Если, не взирая на свое фактическое могущество, наследник этих сил, Август, всячески стремился возвысить сенат и ладить со знатью, то это лишь свидетельствовало о понимании им огромного социального веса последней. Правда, ряды старинной знати сильно поредели; однако, уже успела вырасти новая знать, воспринявшая традиции прежней. В сущности, со времени Суллы все претенденты на первенство были лишь представителями отдельных групп знати, добивавшихся для себя власти и богатства через победу собственного вождя. Дележ власти между принцепсом и сенатом был прежде всего внутренним делом этого класса, в котором принцепс считал себя лишь первым между равными. Перед лицом низших — массы гражданства — владычество знати, политическое и социальное, попрежнему оставалось вне спора. Его непременной основой отныне окончательно стало богатство, а главным видом последнего — земля. Собственно, лишь в конце республики народилось настоящее крупное землевладение и стало принимать свои отличительные хозяйственные формы. Имения с рациональной хозяйственной техникой, применяющей в массе рабский труд, описанные Колумеллой (De re rustica) в I в. н. э., образовали в качестве экономической основы большого знатного дома законченный тип самодовлеющего хозяйственного организма, окрещенного наукой именем «ойкоса». Тип этот получил большое распространение по всей империи, ибо позади сельской аристократии стояло второе сословие — всадничество, представлявшее муниципальную знать империи, тоже землевладельческую. В этих «ойкосах» две части, городская и сельская, пространственно разобщенные, экономически были между собой тесно связаны: отряды сельскохозяйственных рабов изготовляли в имениях все необходимое как для владельца с его семьей, так и для массы его дворовой челяди в виллах, дворцах и домах, столичных и иногородних. Богатство и социальная мощь таких домовладык отовсюду притягивали к ним зависимых людей, в деревне — массу соседей, мелких собственников и держателей, в городе — свиту клиентов, «друзей» и нахлебников. В этой аристократической структуре общества принцепс был лишь главным представителем общего типа, который несчетно повторялся затем в членах сенатского и всаднического сословий, вплоть до мельчайших его репродукций, местных заправил в муниципиях и колониях империи. Этот аристократический социальный порядок оказал на судьбы империи огромное влияние, результаты которого, как увидим, уже через сто лет начали отрицательно сказываться на общем ее состоянии.
Опираясь на сотрудничество знати, Август в течение 45 лет своего принципата (31 г. до н. э. по 14 г. н. э.) выполнил грандиозную работу по строительству умиротворенной Италии и империи. Это строительство было всеобъемлюще и соединяло в себе заботу об украшении Р. («приняв Р. кирпичным, оставил его мраморным»), снабжении населения (аннона), обеспечении бедноты (200.000 хлебных пайков), об общественной безопасности во всей стране с попытками вернуть расшатанный смутами общественный и семейный быт к древней строгости и простоте (законы против безбрачия и роскоши) на основе возрожденной религиозности (восстановление храмов и культов), а также с широкой пропагандой в пользу нового порядка. Самые крупные памятники этой пропаганды до нас дошли. Это — «Жертвенник мира Августа» (Ara pacis Augustae), стоявший на Марсовом поле, в скульптурных изображениях символизировавший наступившую эру благоденствия империи; гимн Горация, исполненный на юбилейном торжестве Секулярных игр в 17 г. до н. э; наконец, монументальный «Отчет о деяниях Августа» (Res gestae Divi Augusti) — описание всей его деятельности на пользу республики, вырезанное на камне, выставленное во многих городах империи и сохранившееся в нынешней Ангоре («Monumentum Ancyranum»). Таковы были меры Августа для восстановления мира и порядка в империи. Но в то же время, без всякой сенсации и шума, в политический быт Р. вошло важное, незнакомое республике явление: постоянная вооруженная сила для охраны существующего порядка. В окрестностях столицы были размещены на постой 9 когорт личной преторианской гвардии императора (см. III, 490). Одетые, правда, в гражданскую тогу, они охраняли его особу и представляли привилегированный корпус, жизненно связанный с принципатом, и уже это обстоятельство исключало возможность теперь или в будущем восстановления подлинной республики.
Гражданские смуты последнего полувека стали завершительной эпохой римского завоевания. Его движущим фактором было соревнование даровитых честолюбцев в погоне за славой, властью и богатством. Лукулл и Помпей завоевали Понт и Сирию, Цезарь покорил Галлию, меж тем как Красс погиб в попытке овладеть Парфией. Последние междоусобия дали Р. Нумидию и Египет. В те годы почти по всем провинциям не однажды проходили, воюя между собой, римские армии. Вместе с ними подвластные страны еще раз поднялись на борьбу против Р. и в ней исчерпали, наконец, свои силы. Отныне они неизменно оставались ему покорны. Сверх того, массами навербованные в легионы провинциалы в долгой службе под командой римских полководцев превращались в римлян и затем вместе со своими товарищами италиками расселялись в колониях ветеранов по провинциям, как опора господства победителей и как представители властвующей римской национальности. Такие колонии выводил Цезарь, затем триумвиры, наконец, Август заполнил ими провинции. Преемник чрезвычайных командиров республики, Август был завершителем римского завоевания. Вскоре после присоединения к Р. Египта в качестве личной собственности принцепса, в Испании были покорены еще независимые племена северо-запада, и границей империи здесь стал океан. Альпы были окончательно очищены от диких горных племен, рядом походов северная граница империи доведена до Дуная. Одно время казалось, что и теперь римское завоевание пойдет тем же темпом, как в республике. Воинственные пасынки Августа, сначала Друз (см.), а после его смерти Тиберий (см.), совершили ряд походов за Рейн в Германию, и оба они достигали Эльбы. Однако, окончательно превратить Германию в провинцию не удалось. Сначала восстание в Иллирике (см. XXI, 532) на три года связало римские легионы и поглотило массу сил. Затем в 9 г. н. э. поднялась Германия под предводительством херуска Арминия (см.). Восстание это кончилось катастрофой. Три римских легиона были уничтожены вместе с их командиром Квинтилием Варом. Впечатление этого удара во всей Италии было огромно. Август, почти в отчаянии, отказался от всех завоеваний Друза и Тиберия, перенес границу империи назад на Рейн и завещал своим преемникам отнюдь не переступать ее. На востоке он уже с самого начала отказался от планов Цезаря против парфян. Еще в 20 г. до н. э. ему удалось путем переговоров вернуть римские знамена, отнятые ими 33 года назад у Красса. Этим престиж Р. на востоке был восстановлен. Установив границы империи, Август дал ей также законченное военное устройство. Впервые в Р. армия стала постоянной; число легионов было доведено до 25. Италия была освобождена от принудительного набора; половина легионеров набиралась из провинциалов, либо имевших уже право гражданства, либо получавших его при поступлении на службу. Наоборот, преторианцы вербовались исключительно из уроженцев Италии. Выслужившие срок ветераны имели право на вознаграждение и земельный надел. Рядом с легионами существовали вспомогательные войска из подданных Р. и даже варваров. Общее число солдат во всех войсках Августа определяется круглой цифрой в 300.000 чел. Армия размещалась в постоянных лагерях в пограничных провинциях, которые, как еще не замиренные окончательно, поступили в управление принцепса. Италия и старые центральные провинции остались в ведении сената, и, как общее правило, армии в них не было.
Империя Августа была государством без племенного, национального и культурного единства; она представляла пестрый конгломерат разнородных областей. Господствующей страной являлась Италия, продолжавшая, как и в эпоху республики, экономически эксплоатировать подвластные политически провинции; привилегированной группой были римские граждане, помимо Италии жившие во множестве общин по всей империи и поставлявшие рекрут для легионов. В общей массе населения империи, определяемой Белохом в 54 миллиона, римское гражданство насчитывало круглой цифрой 5 миллионов. Такую цифру дала перепись, произведенная в год смерти Августа. Римское гражданство, в особенности в лице армии, и было конкретным носителем единства империи, а идеальное выражение это единство находило в так называемом «культе императора». Впрочем, и здесь перед нами преобразованное наследие республиканского Р. Искони население восточных провинций, по их завоевании, переносило на римских проконсулов благоговейное почитание, окружавшее особу прежнего самодержца. Рядом с этим всюду возник культ богини Ромы, как воплощения владычества Р. Несменяемый проконсул римских провинций, Август сразу и откровенно был признан их населением как самодержец. В Египте он стал таким же богом, как раньше фараоны и Птолемеи. Но и повсюду на востоке в его честь учреждались храмы и богослужения. В Р. и Италии, где обожествление живого человека являлось недопустимым и где Август аффектировал свое гражданское равенство, религиозная санкция принципата выразилась в почитании «гения» императора, обожествление же подобало лишь уже почившим принцепсам. Как бы то ни было, культ императора распространился по всей империи, приняв на востоке лишь более откровенные и раболепные формы. Религиозная санкция, постоянная спутница монархии, стала важным аттрибутом власти принцепса и создала ей прочную опору. Особенно важную роль культ императора играл в армии, где он был официальным и где статуя императора стояла в часовне легионов среди знамен и прочих святынь.
Эпоха принципата. Почти целое столетие принципата, для империи — эпоха мирного преуспеяния, оказалось для самого Р. и его общественных верхов временем тяжелого гнета, в котором постепенно складывались отношения между новой монархической властью и аристократией с ее республиканскими традициями. Созданное Августом равновесие между сенатом и принцепсом, в сущности, только маскировало антагонизм двух этих сил. При разделении государственных функций и провинций окруженный почетом и блеском сенат получил более легкую часть, на долю же скромного «первого гражданина» достались лишь трудные и неблагодарные задачи. Но этим самым сенат был обречен на бездействие; напротив, принцепс все более становился в центре государственных дел. Величайшее значение имело то, что власть принцепса не была откровенной монархией, но носила характер компромисса; как раз это, в конце концов, привело к усилению лежавшего в ее основе начала единовластия. Откровенно признанная монархия стоит вне спора и посягательств; преемство обеспечено ей наследственностью по родству. Принципат был монархией лишь de facto, в виду чрезвычайных обстоятельств, почему и свои полномочия Август получал на срок, и теоретически вопрос о сохранении или отмене принципата мог всегда быть поставлен в будущем. Вот почему, неуклонно укрепляясь, власть принцепса в течение трех веков все же не могла стать наследственной по праву рождения, и преемство в ней всякий раз определялось параллельным соучастием многочисленных, не всегда одинаковых факторов. Если даже, благодаря преторианцам и армии, существование принципата было обеспечено навсегда, то при отсутствии наследственности и понимании принципата, как первенства между равными, каждый член высшей знати являлся потенциальным кандидатом, т.-е. соперником данного принцепса или намеченного им себе преемника. Поэтому борьба новой власти с аристократией была фатально неизбежна, и ее перерастание в подлинную монархию совершалось среди непрерывной цепи злодеяний и в атмосфере гнета, тем более невыносимого, что он прикрывался маской свободы.
Преемниками Августа были принцепсы так называемой Юлиево-Клавдиевой династии (14 по 68 г. н. э.), все состоявшие с ним в той или иной форме родства: Тиберий (см.), Калигула (см.), Клавдий (см.) и Нерон (см.). Трое из них пришли к власти посредством усыновления предшественником, лишь Клавдий был совершенно неожиданно провозглашен преторианцами в общем смятении после убийства Калигулы. При неустановившемся еще характере принципата, правление каждого из них в сильной степени определялось его личными качествами и рядом с примерами «республиканизма» являло также примеры грубого произвола. Тиберий (14—37) и Клавдий (41—54) отличались в управлении империей умеренностью и благоразумием. В общем они предоставляли учреждениям — в том числе и сенату — действовать в определенной каждому сфере, вмешиваясь в суд или администрацию большей частью для устранения злоупотреблений. При Тиберии значение сената было даже усилено передачей ему законодательства и выборов республиканских магистратов, зато полномочия принцепса сделаны бессрочными, преторианские когорты из окрестностей были переведены в самый Р. и учреждена антиреспубликанская должность заместителя принцепса — городского префекта. Клавдий особенно охотно вмешивался в судопроизводство; он открыл доступ в сенат и к республиканским магистратурам знатным галлам, имевшим уже римское гражданство. При нем был сделан большой шаг вперед в развитии собственного административного аппарата принцепса, и фактическими правителями государства были вольноотпущенники, начальники его личных канцелярий. Замечательно, что совсем не военный Клавдий положил начало покорению Британии, единственному крупному завоеванию Р. за целый век принципата. Правление Калигулы (37—41) и Нерона (54—68) явило яркий пример безумия деспотизма: оба сходны своим показным либерализмом вначале, впрочем, быстро вырождавшимся в тираннию, с явными у обоих признаками помешательства от опьянения властью. В 9 месяцев Калигула промотал на подарки народу и солдатам, празднества и различные совершенно бессмысленные затеи огромную сумму в 2.700 миллионов сестерциев, собранную в казне экономией Тиберия. Чтобы добыть денег для новых трат, он не только восстановил налоги, им же отмененные вначале в виде милости, но и ввел новые, тяжким гнетом легшие на население. Однако, средств все же не хватало, и Калигула, под предлогом верховной собственности государства, принялся попросту отбирать имущество у подданных, а также расправляться с членами знати и богатыми провинциалами, для чего предпринимал специальные набеги на провинции. Расточительность Нерона, которую не могли удовлетворить конфискации огромных имуществ знати, привела к полному расстройству финансов. И Калигула, и Нерон, каждый по-своему, страдали манией величия, выразившейся, между прочим, в грандиозном, но совершенно бессмысленном строительстве. Калигула соорудил через Байский залив колоссальный мост из судов, длиною почти в 5 км, для чего забрал военный флот и корабли, предназначенные для доставки хлеба римскому населению. Он перекинул воздушную постройку через форум для соединения своего дворца на Палатине с храмом Юпитера на Капитолии, ибо воображал себя богом и хотел иметь с Юпитером непосредственное общение. В других случаях он в своих постройках стремился осуществить невозможное: горы равнял с землей, а на равнинах насыпал холмы, для фундаментов морских сооружений выбирал непременно самые глубокие места. Нерон после страшного пожара, уничтожившего половину Р., в котором обвиняли его же, затеял перестройку города по-новому и на огромном пустыре, образовавшемся от пожара, близ Палатина, соорудил дворец, так называемый Золотой дом, с парком, представлявшим в миниатюре целую страну; некоторые комнаты дворца были отделаны золотом и драгоценными камнями. Он имел также претензию быть поэтом и певцом, затем вообразил себя колесничным возницей и, пользуясь властью, навязывал свое исполнение покорным подданным, требуя от них себе оваций. Будущий император Веспасиан едва не поплатился жизнью за то, что заснул во время одного из выступлений своего господина. В своем артистическом турнэ по Греции Нерон собрал тысячи трофеев и в радости даровал этой провинции свободу, не думая о последствиях такого акта для управления. И Калигула, и Нерон вызвали, наконец, возмущение подданных, и оба погибли насильственной смертью: Калигула от меча преторианца, Нерон от собственного кинжала после объявления над ним опалы сената. При всех принцепсах Юлиево-Клавдиевой династии, независимо от их личных качеств, шла борьба с представителями высшей знати и со всеми, в ком они подозревали себе соперников или просто чувствовали помеху своему произволу, не останавливаясь перед собственной родней. Тиберий умертвил внука Августа, Агриппу Постума, Клавдий — свою первую жену, Нерон — своего брата, жену и, наконец, собственную мать. На этой почве уже при Тиберии возникло и быстро укоренилось страшное явление быта империи, так называемые процессы «об оскорблении величества», т.-е. осуждения всех опасных или просто подозрительных для принцепса лиц, при чем недостатка в добровольных доносчиках не было никогда. В течение более полувека высшие круги Р. жили под террором, в состоянии подавленности, ибо припадки либерализма у принцепсов оказывались слишком скоропреходящими. Однако, заговоры были редки и, кроме единственного — против Калигулы — все были открыты и беспощадно подавлены. В этих заговорах, а также просто по подозрению или личной неприязни принцепсов истреблялись последние отпрыски знатных родов римского нобилитета. В области политической мысли была пустыня, все заполнила официальная ложь, и внушенные страхом акты покорности и раболепия трусливо облекались в форму свободных волеизъявлений. Оппозиция, даже пассивная, подавлялась беспощадно: историк Кремуций Корд (см.) погиб за прославление республики и ее героев, Брута и Кассия; Тразеа Пэт (см.) был осужден только за свое молчание в сенате.
В 68 г. н. э. восстание в провинциях привело к низложению Нерона; в течение года междоусобная война дважды опустошила север Италии, в Р. сменились три императора: Гальба (см.), Отон (см.) и Вителлий (см.), ставленники различных армий. В конце концов, власть осталась за четвертым, Веспасианом (см.), провозглашенным легионами восточных провинций. Основанная им так называемая династия Флавиев, представленная, кроме него, двумя его сыновьями — Титом (см.) и Домицианом (см.), правила лишь 27 лет (69—96). Происходя из среднего класса италийских муниципиев, Веспасиан ввел в придворный быт простоту и бережливость. На смену старинной знати поднималась новая, из муниципалов и даже провинциалов. Значение провинций росло; вся Испания получила латинское право гражданства; в пограничных армиях италийский элемент все более исчезал перед местным. Строгой экономией, но также и усилением налогов Веспасиан восстановил расстроенные предшественниками финансы. Однако, в расходах на строительство и на увеселения народа попрежнему не экономили: так, Веспасиан заново отстроил сгоревший в междоусобиях Капитолий, воздвиг великолепный храм Мира и исполинский Колизей (см.) на 45.000 зрителей, а открытие последнего при Тите праздновалось в течение 100 дней. И при Флавиях принципат продолжал свою эволюцию к монархии; новая знать, постепенно заступавшая место старой, целиком воспринимала ее традиции, и сенат продолжал претендовать на соправительство, как при Августе. Однако, всеобъемлющей деятельности принцепсов он мог противопоставить только свой престиж. Веспасиан опирался на реформированную им армию и насажденные им повсюду в западных провинциях муниципии, в которых правящий класс состоял из преданных ему бывших солдат. Собственный административный аппарат принцепса, особенно финансовый, развивался. При всей лойяльности в отношении сената Веспасиан твердо устранял в нем оппозицию и сумел провести передачу власти сыновьям вопреки популярному в обществе требованию преемственности избранием «достойнейшего». После краткого правления Тита (79—81), брат его Домициан (81—96) опрокинул установившиеся отношения между принцепсом и сенатом. Он присвоил себе право определять состав сената и требовал титулования себя «господином и богом». Как при Калигуле и Нероне, возобновились процессы об оскорблении величества в целях пополнения казны, расточаемой на роскошные постройки и военные экспедиции, не всегда удачные. Заговор приближенных освободил сенат от тирана.
При новом принцепсе, Нерве (см.), сенат достиг цели своих стремлений; сам сенатор и выдающийся юрист, ставленник не армии, но сената, Нерва обязался не казнить никого из его членов и правил скорее как его уполномоченный, нежели как настоящий принцепс. В короткое свое правление (96—98) он всячески заботился о восстановлении расстроенных финансов и посредством аграрного закона произвел обширные земельные наделения в Италии на закупленных специально для этого землях; учреждение «алиментаций» имело целью создать сельскохозяйственный кредит и в то же время бороться с убылью населения в Италии посредством ссуды землевладельцам капиталов, проценты с которых шли на воспитание детей бедных семейств. Преемником Нервы был усыновленный им испытанный полководец и администратор Траян (см.). В стремлении к подвигам и славе Траян годы своего правления (98—117) превратил в ряд военных триумфов. Чутье стратега подсказывало ему также недостаточность пассивной обороны империи против растущей предприимчивости варваров. Укрепив границу так называемых Десятинных полей (см.), вклинившихся между Рейном и верхним Дунаем, начатую уже при Домициане, он в двух трудных походах под своим личным командованием совершенно разгромил недавно образовавшееся на нижнем Дунае (в нынешней Румынии) царство даков (см. XVII, 514). Памятниками этого завоевания остаются до сих пор румынский народ, ядро которого происходит от поселенных в новой провинции ветеранов и колонистов, и воздвигнутая в Р. великолепная колонна Траяна с рельефными изображениями событий похода. Одновременно легаты Траяна расширили пределы империи на востоке и в Африке. Во внутренних отношениях Траян сильной рукой вернул принципат на уже проторенный путь развития к монархии. Административный аппарат принцепса все действеннее проникал во все сферы быта, подчиняя их своему контролю. Через прокураторов и легатов воля принцепса влияла на местные отношения вплоть до деревенских коммун. Самоуправление городов было ограничено надзором назначаемых принцепсом «кураторов». Однако, правление Траяна открыло эпоху просвещенной монархии, в которой принцепс считал себя первым слугой государства. В согласии с общественным мнением, его власть передавалась по усыновлению достойнейшему, проявившему себя в сенате и на государственных постах, что, впрочем, обусловливалось также отсутствием у Траяна и двух его преемников потомства. Обязательство не казнить сенаторов последовательно возобновлялось, сенат все более терял прежний узко-римский характер и вбирал в себя цвет общества империи. Принципат также утратил свою исключительную связь с Р. Траян и Адриан (см.) были испанцы по рождению, хотя и римляне по крови; следующие два императора, так наз. Антонины (см.), имели предками колонистов Нарбона в Галлии. В последние годы Траяна походы возобновились. Пользуясь смутами в Парфии, Траян осуществил, наконец, завоевательный план Цезаря и исходил эту страну вдоль и поперек, сокрушая армии и завоевывая города, при чем достиг Персидского залива. Он замышлял уже поход в Индию, но мятеж в тылу и внезапная болезнь остановили его предприятие. Однако, Армения и часть Парфии были превращены в провинции. Смерть Траяна положила конец этим завоеваниям. Его преемник, Адриан (117—138), убедившись, что военное напряжение не под силу финансам и падающей боеспособности населения, отказался от большей части его завоеваний у парфян и заключил с ними прочный мир, а своим подданным облегчил невыносимое бремя налогов сложением части недоимок. На границах он окончательно перешел к обороне, много внимания посвятив их укреплению (вал Адриана в Британии, «лимес» Десятинных полей). Легионы были прикреплены к определенным участкам границы, в особенности тем, что стали рекрутироваться преимущественно из местного населения. Главные заботы Адриана были посвящены внутреннему устройству империи, утомленной войнами Траяна. В непрерывных путешествиях по провинциям он всячески старался поднять их благосостояние, особенное внимание уделяя низшим классам и земледелию. Италию он трактовал наравне с прочими областями, а предпочтение оказывал грекам и в особенности Афинам. Административный аппарат принцепса получил при нем окончательную организацию и принял вполне государственно-правовой характер, взамен прежнего частного. Соответственно этому, вольноотпущенных на ответственных должностях заменили члены всаднического сословия, превратившегося в питомник императорского чиновничества. Весь его штат был подразделен на ранги, и за службу положено определенное жалованье. Адриан первый попытался подчинить этой администрации также и Италию, поделив ее на ведомства четырех императорских «юридиков». Важный шаг был сделан в развитии права. Искони фактором правообразования в Р. был так называемый преторский эдикт (см. ниже, ст. 316/18), в котором преторы в Р. и провинциях ежегодно нормировали традиционное право, приспособляя его к текущим отношениям жизни и сообразуя также с правом перегринов, т.-е. чужестранцев, особенно греков, благодаря чему римское право приобретало абсолютное, общечеловеческое значение. Созданный Адрианом постоянный совет юристов закончил это развитие кодификацией прежних эдиктов в так называемый постоянный эдикт (edictum perpetuum). Заботы об устроении империи продолжались и при Антонине Пии (см.), однако, с предпочтением Италии провинциям в угоду сенату, который получил ее обратно в свое управление по отмене адриановых юридиков. При Пии (138—161) империя в общем наслаждалась спокойствием, но при его преемнике, Марке Аврелии (161—180, см. Антонин Марк Аврелий), положение резко изменилось, и на империю одно за другим обрушились бедствия. Началось с того, что на востоке парфяне захватили Армению и вторглись в Сирию. Нападение было удачно отражено, но почти одновременно пограничные варварские племена маркоманов, квадов и сарматов перешли в наступление и прорвали линию римских укреплений. В довершение беды переброшенные сюда с востока войска занесли губительную чуму, которая, распространившись по всей империи, унесла массу жертв: целые области запустели. Варвары вторглись, грабя и опустошая, достигли севера Италии и осадили Аквилею (167). С трудом удалось прогнать их обратно и, по миновании чумы, собрать достаточно средств и войск для наступления за Дунай. Оно пошло успешно, массы пленных германцев были поселены в запустелых местах сев. Италии в качестве земледельцев, прикрепленных к земле и обязанных военной службой. Война окончилась бы образованием новых провинций по сев. берегу Дуная, но она была внезапно прервана смертью Марка Аврелия. В его лице империей управлял философ-стоик, образец преданности долгу. Гуманный и миролюбивый, Марк Аврелий принужден был вести непрерывные трудные войны, командуя лично и разделяя все тягости солдат. В лагере, незадолго до смерти, он написал свою знаменитую книгу «Наедине с собой». Заботы о внутреннем благоустройстве при нем продолжались, насколько позволяли внешние помехи; император показал величайшую заботу о подданных, во время сильной финансовой нужды отдав государству собственное имущество и распродав всю императорскую утварь и обстановку. Развитие монархии, однако, продолжалось и при нем. Италия снова была взята в императорское управление. Со смертью Марка Аврелия эпоха «просвещенного» абсолютизма окончилась. В отступление от обычая он передал власть своему сыну, 19-летнему Коммоду (см.), вероятно, не успев убедиться в его непригодности. Правление Коммода (180—193) воскресило худшие времена тираннов I века. В его поступках были налицо признаки вырождения и умственной ненормальности. Преследования сенаторов возобновились, внешний престиж империи пал, финансы пришли в расстройство. После нескольких неудачных покушений, только усиливших свирепство Коммода, заговор освободил от него империю. Но тотчас начались смуты, в которых выступили симптомы упадка, начавшегося уже давно.
Причины упадка империи. Первые два века принципата были временем мирного преуспеяния Италии и провинций, а годы между Нервой и Марком Аврелием считаются счастливейшей эпохой империи. Спокойствие, наступившее после смут конца республики, позволило населению повсюду возобновить труд и восстановить благосостояние. Этому способствовало государственное единство, безопасность внутренних путей и правовая обеспеченность имущественных отношений. В течение более двух веков Италия, за исключением смутного 69 года, и многие провинции не знали войны, и целые поколения могли забыть о ней. Еще в республике Р. укреплял свои завоевания постройкой сети шоссейных дорог; теперь эта сеть покрыла всю империю, соединив столицу с отдаленнейшими уголками; некоторые из этих дорог служат населению доныне. Импозантные остатки храмов, театров, терм, водопроводов еще теперь свидетельствуют о красоте и блеске городской культуры. Не говоря о великолепии центров, как Р., Антиохия, Александрия и прочие, она процветала на краю африканских пустынь и германских лесов. В короткое время после Траяна в Дакии возникло 120 городов. Но благами этой культуры состоятельные люди наслаждались даже и в деревне, как то видно по остаткам множества благоустроенных вилл, раскопанных ныне археологами. Тысячи художников находили себе работу в деятельном строительстве, государственном, общественном и частном. Народное образование было широко распространено: каждый город имел среднюю школу, а университетские центры привлекали тысячи студентов. Беспрепятственно шла также хозяйственная деятельность населения. Многие пространства Африки и Азии, ныне пустынные, представляли тогда цветущие сады и нивы. Промышленность, правда, преимущественно ремесленная, во многих центрах достигла большого совершенства. Таможни между провинциями представляли лишь слабое препятствие для обмена, и он производился на всем пространстве империи, главным образом по водным путям, распространяя не только предметы роскоши, но и продукты широкого потребления. Центром хозяйственной жизни была Италия, но постепенно провинции догоняли ее. Внешняя торговля доходила до Балтики, а на востоке до Индии и даже до Китая. Однако, некоторые параллельные явления, а также кризис, наступивший в III в., показывают, что вышеописанная картина процветания имела свою обратную сторону. В экономическом развитии империи решающую роль сыграло происхождение богатств Р. Последовательный подъем античных государств, и в последнюю очередь Р., был недолог и непрочен, потому что он вызывался не прогрессивной социально-экономической структурой общества, но прежде всего военным империализмом и эксплоатацией подвластных, дававшими им средства покрывать непомерную разницу между огромным потреблением и собственным слабым производством. Расцвет Р. и Италии начался с заморского завоевания. Помимо военного грабежа и контрибуций побежденных, провинции продолжали, уже по их замирении, платить господствующей стране огромную дань в виде налогов, а также хищений и злоупотреблений административного персонала, которые долго практиковались также и в эпоху империи, несмотря на попытки принцепсов им противодействовать. Далее, римское завоевание создало первостепенный фактор экономического развития: рабский труд, в античном мире соответствовавший современному пролетариату. Только римское завоевание превратило рабство в массовое явление в еще небывалой степени, и вышеупомянутая культурная работа в империи была выполнена трудом миллионов рабов. Пока шло завоевание, приток богатств извне продолжался, а дешевые рабочие руки были в изобилии. Однако, вместе с принципатом римское завоевание остановилось. Эта остановка имела целый ряд причин, внутренних и внешних: междоусобия конца республики истощили материальные рессурсы империи и децимировали население Италии; гибель всего лишь трех легионов Вара рассматривалась как катастрофа, она уничтожила все завоевательные планы Августа. Армия, прежде набиравшаяся исключительно из италиков, стала отныне все более пополняться провинциалами. За исключением Траяна, среди принцепсов не появлялось полководцев, а боевые лавры подчиненных легатов были для них опасны. Наконец, — и это главное — Р. совершал завоевания ради добычи, но теперь за наделами империи лежали в большинстве бедные области варваров или безводные пустыни, и выгода от новых завоеваний не окупила бы собственных затрат. Но с прекращением завоеваний приток извне все новых материальных средств и масс рабов прекратился. Оставались только собственные внутренние рессурсы в виде природных богатств и соотношения между производством и потреблением. Последнее же зависело от социальной организации империи. Доминирующим явлением этой организации, как показано выше для эпохи Августа, были аристократизм и привилегии. Все подвластные Р. общины и государства вошли в состав империи как аристократии, ибо в своем завоевании Р. всюду поддерживал эту социально-политическую форму. В дальнейшем же принцепсы везде создавали привилегированные группы, на которые опиралась их власть: римские граждане стояли над провинциалами, городские центры господствовали над округами. Империя представляла конгломерат аристократий, больших и малых. Некогда всем этим аристократиям, как римской, так и провинциальным, принадлежала руководящая политическая роль. В империи она окончилась, и в качестве выхода для честолюбия осталась внутренняя деятельность на пользу родных общин. Богатства, ставшие непременным признаком аристократии, обеспечили ей преобладающее влияние в общественном быту империи. В способах для этого недостатка не было. Главным, как в Р., так и повсюду, было занятие должностей, утративших политическое значение, но сохранивших целиком значение общественное. В античном мире во все времена общественная служба налагала обязательство как можно более щедрых трат на нужды и развлечения гражданства. Некогда траты эти были средством достигнуть политической власти, теперь они давали общественный вес и влияние. Впрочем, щедрость на пользу общества, не только добровольная, но и принудительная, была обязанностью всего богатого класса в целом. Этим иное захолустье не отличалось от Р. Упомянутое выше широкое строительство по всей империи и было результатом такой щедрости должностных и частных лиц. Движущим мотивом здесь были столько же местный патриотизм и филантропия, сколько тщеславие и расчет. Аристократии Р. подражали всадническое сословие и состоятельные люди по всей империи. Не было человека, разбогатевшего торговлей, ремеслом или свободной профессией, известного врача, художника или ученого, который не стремился бы осчастливить родной город, а также прославить себя сооружением театра, акведука или просто красивой статуи. Выгоды и удовольствия от этих щедрот доставались широкой массе городского населения в целом. Но в Р. извлечение средств из высших в пользу низших происходило еще иным путем. Отношения патроната и клиентства, существовавшие искони, бесчисленным количеством отдельных связей давали огромному числу граждан, а иногда целым социальным группам и даже общинам, покровительство и материальную помощь могущественных лиц, в том числе и принцепса. В Р., с его миллионным населением, 200.000 граждан получали от государства даровой хлеб. Но то был лишь повседневный минимум благотворительности, который во много крат увеличивался добровольной и обязательной щедростью принцепса, магистратов и частных лиц в виде денежных выдач, зрелищ, игр, подарков и угощений, по общественным и частным поводам, всенародных или частных, в публичных местах или собственных особняках. Откуда добывались средства на покрытие всех этих трат? Пока шло завоевание и провинции рассматривались, как «поместья римского народа», средства легко извлекались из огромной военной добычи и эксплоатации подданных. В эпоху принципата Италия продолжала пользоваться своим господствующим положением, и этим объясняется ее экономическое преобладание. Однако, постепенное распространение благ мира и деятельности высших классов в пользу масс по всей империи, вместе с прекращением притока средств путем военного захвата, скоро поставило вопрос об источниках покрытия колоссальных расходов, вызываемых этой деятельностью. С исчезновением внешних источников остались только внутренние. Блага городской культуры, распространившейся по всей империи, стоили очень дорого. Если затраты на них не должны были поглощать основной капитал империи, а лишь долю процентов с него, то производительность народного хозяйства должна была быть очень высока, выше, нежели у современных культурных стран. Однако, здесь дело обстояло как раз наоборот. Экономическому прогрессу в значительной степени мешал тот же аристократизм общественного строя. Физический труд находился в презрении, главное же, организующая промышленная деятельность, как правило, не давала в обществе влияния и почета. Во всяком случае, на ее основе в империи не возникло многочисленного класса, подобного современной буржуазии, который приобрел бы значительный общественный вес и стал бы влиять на политику, создавая известное соотношение между потреблением и производством и развивая последнее. Класс, основой которого была промышленность и торговля, никогда не мог получить значения в империи. Первенствующую роль сохраняла аристократия, извлекавшая свои средства из землевладения и государственной деятельности, и лица, выдвинувшиеся и разбогатевшие иным путем, стремились войти в нее и усвоить ее привычки, взгляды и образ жизни. Поэтому интересы промышленности не были представлены в высших правительственных кругах, и государственная власть вообще не имела никакой экономической политики и предоставляла народному хозяйству, особенно промышленности, итти своим собственным ходом; в крайнем случае она ограничивалась паллиативами. Естественно, что и промышленность в своем развитии зависела от социальных отношений и была подвержена влиянию случайных факторов; главным стимулом были требования, предъявляемые к ней обществом, т.-е. характер и размеры спроса. Экспортный рынок империи был незначителен, ибо варварские племена были бедны, а торговля с востоком была по преимуществу ввозная и для общего баланса разорительная. Оставался внутренний рынок, на котором первенствующую роль играли казна и высшие классы общества с их собственным потреблением и широкой деятельностью в пользу масс. Значение спроса казны будет указано ниже, что же касается деятельности высших классов, то она была посвящена только праздничной стороне жизни, а не содействию хозяйственному прогрессу. Даже со стороны правительства предприятия в роде постройки гавани в Остии или осушки Фуцинского озера были единичными, зато огромные суммы мертвым капиталом вкладывались в сооружения, служившие увеселению или комфорту, или проедались на всенародных пирах. Таким образом, в главной своей части производство было предназначено не содействовать воспроизводству и, следовательно, росту промышленности, a обслуживать прямое потребление значительной массы населения в городах. Собственная покупательная способность этой массы была слаба, а в деревне самостоятельные и мощные крупные хозяйства обслуживали не только своих хозяев, но и незначительные потребности мелких соседних земледельцев. Сколь мало интенсивен был труд в городах и какое место в жизни занимала праздничная ее сторона, видно из огромного количества праздничных дней. Помимо еженедельного отдыха, регулярные праздники, посвященные народным увеселениям, отнимали при Августе 66 дней в году, а при Марке Аврелии уже 135. Но сверх того происходили еще и чрезвычайные торжества. Так, при Тите, как было уже упомянуто, открытие Колизея праздновалось 100 дней, а при Траяне победа над даками — четыре месяца. При таких условиях понятно, что промышленность в общем была слаба и не прогрессировала. Подъем в некоторых ее отраслях, а также и в торговле, в особенности их количественный рост, вызывался обычно случайными, внешними причинами и исчезал вместе с последними. Главным возбудителем этого роста была казна или государственные повинности. Так, металлургия вокруг Путеоли в Кампании процветала, пока в Италии существовала всеобщая воинская повинность и рекруты сами покупали себе доспехи и оружие; она начала падать, когда этот спрос прекратился, а постоянные армии на окраинах стали получать снаряжение из тамошних мастерских, возникших опять же ради этой потребности казны. Большие массы товаров передвигались с востока на запад, в том числе и предметы первой необходимости, но все это были заказы правительства для столицы и армии. Для этой цели оно организовывало целые компании судовладельцев, обслуживавшие исключительно его нужды. От примитивной формы ремесла промышленность поднималась до степени крупного производства лишь редко и в связи с случайными причинами: напр., кирпичное дело в Р. в связи с перестройкой города после пожара при Нероне. В первом веке принципата первенствующую роль в промышленности играла Италия, но она не удержала ее за собой; во II в. провинции развили свою собственную промышленность, но для империи в целом это не означало никакого прогресса, ибо промышленность служила только для их внутреннего потребления. В области экономики империя не развилась в единый народно-хозяйственный организм. Провинции были слабо связаны между собой, промышленность работала преимущественно на местный сбыт, самый аппарат обмена был примитивен. Так, кораблестроительная техника, главное средство транспорта, не прогрессировала в течение столетий; судоходство было береговым и прерывалось зимою; дороги, усиленно проводившиеся казною и частными лицами, служили не торговле и деловым сообщениям населения, но передвижению войск и чиновников; почта обслуживала лишь правительство. Впрочем, сухопутные средства перевозки были совершенно ничтожны. Как слаба была взаимная помощь отдельных провинций и хозяйственных отраслей, показывает печальный опыт продовольственного снабжения городов. Власти, не рассчитывая на способность частного интереса и предприимчивости выполнить эту задачу, держали специальные флоты и всячески поощряли доставку хлеба в Р., который уже во времена республики потреблял главным образом привозной хлеб. Тем не менее, проблема бесперебойного снабжения как столицы, так и вообще крупных городов никогда не была разрешена удовлетворительно. При таких условиях исторически сложившееся социальное здание империи с его соотношением классов было совершенно не под силу ее экономическому фундаменту и своим существованием потребляло не проценты, а капитал. Последнее выражалось в том, что высшие классы выполняли упомянутые функции все более либо за счет государственных средств, либо за счет населения. Первое производилось в форме разнообразных злоупотреблений на государственных или городских должностях, а также прямого субсидирования их принцепсом, второе — в форме все усиливающейся эксплоатации деревни. В свое время основанное на рабстве, крупное хозяйство достигло большой доходности. Но с прогрессирующим сокращением рабского труда пришлось переходить к новым способам хозяйства, менее выгодным. Еще в республике существовал обычай сдавать более отдаленные, менее ценные или нездоровые участки мелким арендаторам. Теперь эти арендаторы, так называемые колоны, все более становятся важным фактором в сельском хозяйстве. Аренда была денежная, но к ней с самого начала присоединялись некоторые натуральные повинности. Дать единую картину обязательств колонов по отношению к владельцам невозможно, ибо эти обязательства определялись не законом, но местными обычаями и варьировались не только по всей империи, но и в самой Италии. Во всяком случае, в экономическом отношении колонат означает шаг назад. Земля оказывалась в руках людей, мало заинтересованных в бережном отношении к ней, ибо аренда была краткосрочная, на 5 лет, и колоны хозяйничали хищнически. Уже в I в. н. э. сельскохозяйственные писатели жалуются на падение доходности земли в Италии, а также кое-где и в провинциях. Однако, владельцы, чтобы жить сообразно своему рангу, нуждались в прежних доходах. Сенат являлся представителем их интересов и законодательной властью определял арендные отношения к выгоде землевладельцев, и колонам приходилось платить непомерно высокую аренду, что опять-таки заставляло их перенапрягать естественные рессурсы имения. И все же в большинстве колоны не справлялись со своими обязательствами. Их задолженность, вскоре вошедшая в пословицу, делала их фактически зависимыми людьми, ибо, не расплатившись с долгами, колон не мог уйти с участка. Так постепенно свободный труд обращался, правда, пока лишь фактически, в крепостной, и качество его ухудшалось. Уже во II в. жестокая эксплоатация сельского населения землевладельцами и крупными арендаторами императорских имений, засвидетельствованная надписями, становится весьма распространенным явлением быта империи. Великолепие городов и прелести городской жизни в конечном счете покоились на труде деревни, которая была лишена самого необходимого. Оттого уже около 100 г. один писатель задает вопрос, не лучше ли было бы вообще уничтожить города и вернуться к простой деревенской жизни. Об упадке земледелия говорят попытки правительственной помощи. Нерва скупал земли для наделений и учредил сельский кредит в форме алиментаций, расширенных при его преемниках; Адриан пытался во многих провинциях создать класс мелких и средних собственников и упорядочить арендные отношения колонов. Все эти меры оказались паллиативами при неприкосновенности непосильной для хозяйственных рессурсов империи социальной организации. Внешнее бедствие довершило процесс упадка. Чума при Марке Аврелии опустошила целые пространства. При нем же эти пространства были частью заселены пленными варварами, между прочим на севере Италии, близ Равенны. Эти военнообязанные и несвободные колоны, в качестве образца, содействовали постепенному превращению колоната в крепостное состояние. Однако, процесс запустения все же продолжался; в 193 г. император Пертинакс (см.) разрешил всякому желающему занимать запустелые земли. Эта мера успеха не имела. Внутренняя слабость империи сказалась также в расстройстве государственного и городского хозяйства и в тщетных попытках помочь ему. В налоговом обложении Италия унаследовала от республики привилегированное положение; ее население платило лишь косвенные налоги с продаж, наследств и пошлины с привоза. Напротив, провинции уплачивали, кроме того, прямые налоги — поземельный, поголовный и с ремесла. Тем не менее, правительство постоянно нуждалось в средствах. Сбережения хороших правителей расточались их сумасбродными преемниками. Но и первые должны были отдавать дань традиции и обычаю, и огромные средства на постройки и празднества были истрачены Веспасианом, его сыновьями и Траяном. Из-за недостатка средств Адриану пришлось прекратить завоевания последнего и в то же время простить населению недоимки, совсем или частично. Но и его собственное строительство по всей империи возложило на население огромное бремя, и Антонину Пию тоже пришлось начинать с прощения недоимок. Расстроенное хозяйство городов правительство могло взять под свой контроль как высшая инстанция; но его собственное хозяйство контролировать было некому. Так же и деньги прогрессивно теряли в своей ценности. Полновесная монета, созданная Августом, была впервые ухудшена Нероном в весе и составе. Уже при Коммоде денарий имел всего лишь 50% серебра, а в середине III века количество последнего понижалось даже до 5%.
В эпоху Флавиев и Антонинов объединенный в империю античный мир переживал свой последний, осенний расцвет. Его по преимуществу материальная культура не была плодом оригинального творчества молодых духовных сил и не располагала, как некогда, приливом все новых богатств. Строителями этой культуры тратились уже раньше накопленные рессурсы и применялись готовые знания и навыки. Однако, в населении провинций не было недостатка в свежих силах и богатых задатках. Но час их самобытного развития еще не пробил. При признанном первенстве Р. никакая национальность империи, приобщавшаяся к культуре, не могла выражать себя иначе, как в римских шаблонных формах и латинским языком. В обществе империи, романизированном на западе и эллинизированном на востоке, все подавлялось культурным наследием прошлого, самое величие которого было помехою созданию нового. Образцы и идеалы находились позади; оригинальность исчезла; самое большее, чего удавалось достигать, это новой комбинации старых идей, стилей и мотивов. Техника не прогрессировала, искусство падало, философская и общественная мысль вращалась в кругу избитых понятий, наука выродилась в сухую ученость.
Несмотря на все недостатки своего социального и экономического строя, империя не могла возродиться ни путем революции снизу, ни посредством планомерных реформ сверху. Множество условий устраняло всякую возможность общей революции. Аристократическое начало было неистребимо, оно держалось собственными своими недостатками. Расточение средств на подачки и благотворительность было со стороны господствующих классов данью массам за преимущества и привилегии; этим до известной степени восполнялась функция социального обеспечения, и щедроты богачей зажимали рот бедноте; более того: бесчисленные надписи повсюду в империи выражают полное удовлетворение населения существующими условиями. Ядовитые нападки сатириков оставались единичными голосами. «Социального вопроса» не было, ибо отсутствовал класс, который мог бы его поставить. В городе и деревне существовали лишь мелкие группы, разобщенные и неорганизованные. Ремесленники были рассеяны по маленьким мастерским; настоящие профессиональные союзы правительством запрещались; существовали лишь корпорации специально для обслуживания казенных нужд, а также союзы взаимопомощи на предмет приличного погребения; те и другие находились под строгим правительственным надзором. О населении деревни нечего и говорить: у рабов и колонов, особенно в уединенных хуторах, не могло быть никакой организации. Возмущения на почве общей нужды случались в империи, вероятно, чаще, нежели сколько мы знаем из источников. Однако, то были лишь местные бунты, легко подавляемые. С массами в подлинном смысле этого слова правящим кругам приходилось считаться в двух случаях: с римской толпой, голос которой в цирке и амфитеатре принимался за выражение воли народа, и с армией, в лице преторианцев и легионов. На поддержание хорошего настроения в городском плебсе принцепсом и знатью тратились колоссальные средства; армию сдерживала военная присяга, дисциплина, культ императора и в нужные моменты огромные подарки принцепсов. Таким образом, городской плебс и солдаты были главными опорами существующего порядка.
Как революция снизу, так же невозможна была реформа сверху. Основанный Августом принципат являлся охранителем существующих привилегий: привилегий римского гражданства в пределах империи, привилегий аристократии внутри самого гражданства. Борьба принцепсов против отдельных членов последней не мешала им поддерживать социальное господство всего класса. В дальнейшем преобразовании империи исключительность привилегированных групп всегда оставалась в силе: из населения провинций выделялись наиболее зажиточные и надежные элементы, которые превращались в правящий класс создаваемых принцепсами городов. Часто они получали право римского гражданства, сразу или постепенно. На них опиралась власть принцепсов, они же зато господствовали над городскими округами, административно и экономически. Процесс романизации в значительной степени происходил этим путем. Таким образом, подтачивавший силы империи социальный порядок служил опорой центральной власти и не мог быть реформирован ею. В эпоху Антонинов империя приобрела импозантную внешность объединенного и централизованного государства; но в пестром конгломерате ее областей при Августе органические общественные связи были живее и крепче. Выполнение прежних функций стало общественным группам не под силу, и уклонение от них превратилось в обычное явление: параллельно росту задолженности колонов и недоимок населения высшие классы все менее проявляли готовности жертвовать своим имуществом в пользу низших. Разорительным общественным должностям предпочиталась служба в императорской администрации, хорошо оплачиваемая. Гражданский дух все более исчезал, и в наступивших вскоре потрясениях только государственное принуждение могло спасти империю от распада.
Кризис III века и конец римской империи. После смерти Коммода (31 дек. 192), в течение всего нескольких месяцев последовали одно за другим провозглашение Пертинакса, его убийство преторианцами, продажа ими престола богачу Дидию (см.) Юлиану и свержение последнего командиром паннонских легионов Септимием Севером (см. XXXVII, 586). Провинции востока и запада были опустошены происшедшим затем междоусобием претендентов, из которого победителем вышел Септимий Север. Его правление (193—211) представляет важный этап в развитии императорской власти. Монархия Антонинов опиралась на романизованные и просвещенные классы империи; Септимий, африканец, нечисто говоривший по-латыни, откровенно оперся на солдат. Средства на увеличение им жалованья и подарки добывались широкими конфискациями имений опальных сенаторов. На армию против высших классов опирался также его сын и преемник, Каракалла (см.), а по смерти последнего армия же возводила на престол одного за другим сирийских родственников Септимия по жене: Элагабала (см. Гелиогабал) и Александра Севера (см. II, 189/90). В эпоху Северов со всею ясностью выступили симптомы внутреннего расстройства империи. Войны, сначала междоусобные, а затем на границах, требовали массы людей и материальных средств. Принудительные рекрутские наборы вызывали дезертирство, конфискации огромных поместий знати расстраивали их хозяйство и разоряли массу занятых в них людей, население страдало от натуральных повинностей по содержанию армии и перевозке военных транспортов, ухудшение монеты парализовало промышленность и торговлю, которая сильно терпела также от пиратов и разбойников. Сельское хозяйство падало, снабжение городов затруднялось, и при сокращении в Италии количества скота рынок Р. часто оставался без мяса. Ясным признаком паралича общественных сил было то, что для удовлетворения потребностей государства и населения правительство стало все решительнее переходить на путь принудительной службы правительству профессиональных групп и целых классов общества. Отдельные случаи принуждения бывали и при прежних императорах, но теперь оно все более превращалось в систему. Правительство заставляло ремесленников вступать в корпорации, работавшие под надзором чиновников. Принудительно служили не только хлеботорговцы и судовладельцы, снабжавшие столицу, но отчасти также плотники, каменщики, горшечники и т. д., вплоть до трактирщиков. Далее, чтобы обеспечить себе сбор налогов, поступление которых сократилось вместе с общим экономическим расстройством, правительство навязало декурионам (см.) и дуумвирам (см.) городов ответственность за их исправную уплату населением. А когда от этой новой повинности стали уклоняться, правительство начало принуждать к ней лиц, слывших богатыми. Чтобы обеспечить обработку императорских имений, ее сделали обязательной для массы живших в них колонов. При Александре Севере (222—235) также и солдат на границах связали наследственной службой и обработкой нарезанных им участков. Государство явно вело подданных к прикреплению к профессии, сословию или службе, и немногого недоставало, чтобы это прикрепление стало наследственным. В право была уже введена теория государственных повинностей, как регулярной обязанности населения. Вместе с тем, наряду с фактическим угнетением и эксплоатацией масс, в законодательстве провозглашалось попечение о слабых и низших. При Каракалле право римского гражданства было распространено на всех свободно рожденных подданных империи (212), но не последнюю роль в этом акте играло желание как можно шире распространить также налог на наследства, взимавшийся только с римлян.
Между тем, на границах империи повсюду собиралась гроза. Под влиянием прежних неудач в борьбе с Р., в Парфии династия Аршакидов была свергнута (ср. XXXII, 13), и власть взял правитель Персии, Ардешир, основавший новую династию Сасанидов (226); вместе с тем расслабляющий эллинизм парфян сменился энергичным национализмом персов на основе возрожденной религии Заратустры, и воскресло притязание на восстановление древней персидской державы до берегов Эгейского моря. Еще раньше изменилось положение на Рейне и Дунае. По причинам, нам неизвестным, значительные перемещения народностей произошли в северо-восточных пространствах Европы, а под действием напиравших сзади масс раздробленные раньше племена образовали новые крупные соединения, имена которых уже предвозвещают средневековье; то были алеманны, франки, саксы и готы. После страшного напряжения маркоманнской войны при Марке Аврелии, правление Септимия Севера и Каракаллы было почти без перерыва заполнено войнами. Мягкому и слабому юноше Александру Северу выпала на долю борьба с вторжением персов в Сирию. Едва удалось ликвидировать эту опасность бесславным миром, как новая угроза отозвала Александра на запад. Здесь, после неудач на Рейне, заставивших его золотом купить мир у германцев, он был убит собственными солдатами. Пятидесятилетие, последовавшее за его смертью, было временем таких смут и бедствий, каких еще никогда не переживал античный мир. Вследствие непрерывных нападений по границам, рейнско-дунайской и восточной, нужды обороны выступили на первый план, и все должно было быть принесено им в жертву. Армии стали распорядителями престола, и солдаты по собственной прихоти провозглашали и убивали императоров. Редкому из них удавалось продержаться у власти более 2—3 лет. Ставленники различных армий вступали в постоянные междоусобия, и на эту борьбу уходила половина сил, столь нужных для защиты границ. Распад империи достиг апогея при Галлиене (260—268; см. ХІІ, 388/89), когда в провинциях последовательно появилось 18 узурпаторов (т. наз. «эпоха тридцати тираннов»). Галлия и восток, с центром в Пальмире (см.), образовали самостоятельные империи, которые добились своего признания Р. Впрочем, отпадение окраин оправдывалось необходимостью самообороны, ибо один император всюду поспеть не мог. Тем не менее, врагам постоянно удавалось прорывать границы, и борьба с ними велась на почве самой империи. Десятинные (см. Декуматские) поля и Дакия (271 г. при имп. Аврелиане) были потеряны, внутренние провинции неоднократно подвергались опустошениям, бои происходили у Милана и Афин. Два императора лично стали жертвой этой борьбы: Деций (см.) пал в битве с готами, Валериан (см.) погиб в плену у персов. Внутренние бедствия империи были неисчислимы: гибель урожаев, разорение имений, запустение земель, голодовки, разбойничество и пиратство, обесценение монеты, полный паралич торговли. Огромные расходы на войну и содержание нескольких императорских дворов увеличивали гнет налогов, и без того непосильный вследствие убыли населения. Трудности их взимания заставляли правительство усиливать принудительные меры и увеличивать армию чиновников, беспощадно грабивших подданных. Ответом были крестьянские бунты и всеобщее бегство с принудительной службы или работы на государство. Казалось, что единой римской империи настал конец. Однако, с 268 г. положение изменилось. Спасение Р. пришло от подвластных ему варваров. Уже давно легионы состояли из провинциалов, и лучшие из них набирались в Иллирии. Ряд императоров иллирийцев, Клавдий II (cм.), Аврелиан (см.) и Проб (см.), энергичными усилиями положил начало восстановлению внешней безопасности и внутреннего порядка империи. Поражение, которое Клавдий (268—270) нанес готам, на 100 лет прекратило их вторжения. Аврелиан (270—275) обратным завоеванием Галлии и Пальмиры восстановил единство империи. Проб (276—282) окончательно освободил окраины от варваров и много работал над восстановлением земледелия. Авторитет единой императорской власти, попавшей в зависимость от солдатчины в эпоху тридцати тираннов, снова поднялся: Аврелиан вел себя как самодержец, присвоил себе титул «государя и бога» и принял одежду и церемониал персидского двора. Однако, он был убит собственными солдатами, равно как и Проб, который попытался заставить армию заниматься мирным трудом по насаждению виноградников. Вскоре затем высшие офицеры армии избрали императором Диоклетиана (см. XVIII, 461/63), тоже иллирийца по происхождению. Его правление (284—305) открыло новую эпоху империи. После смут он окончательно поднял императорский авторитет на недосягаемую высоту над армией, сенатом и народом. Для него, как и для Аврелиана, примером послужила Персия. Облаченный в торжественную одежду, с диадемой на голове, император стал недоступен в покоях дворца, и при его редких появлениях подданные должны были падать ниц. Утрата сенатом прежнего значения была естественным результатом недавней диктатуры солдатских императоров. Необходимость защищать армией также внутренние провинции заставила отдать их в ведение принцепса. При Галлиене сенаторам был закрыт доступ в армию. При Диоклетиане за сенатом осталось только местное значение в Р. Также и в остальном реформы Диоклетиана были завершением и систематизацией перемен, происшедших в годы смут. Разделение императорской власти, раньше — результат узурпации, теперь сделалось нормой: сначала друг Диоклетиана, Максимиан (см. XXVIII, 42), стал «августом» запада, через семь лет у обоих августов появились подчиненные «цезари», Галерий (см.) у Диоклетиана, Констанций Хлор (см. XXV, 74/75) у Максимиана. Однако, все четверо признавались повсюду носителями единой императорской власти. В цезарях уже заранее были намечены преемники августам.
Разделение ведомств военного и гражданского, происшедшее в эпоху смут, было закреплено. Августам и цезарям, как верховным командирам, были подчинены генералы, «duces» и «comites» (отсюда феодальные титулы у романских народов, соответствующие германским герцогам и графам). Рядом с прежней армией, иммобилизованной на границах семьей и сельским хозяйством солдат, были созданы подвижные корпуса в целях переброски их на любой фронт, что улучшило оборону, но также увеличило численно и удорожило армию. В основу государственного порядка были окончательно положены принуждение и опека над населением. Этой цели служил огромный административный аппарат, тоже наследие эпохи смут. Во главе четырех частей империи (префектур) стали высшие гражданские чиновники, префекты претория; под ними в 12 диоцезах были викарии; наконец, во главе 101 провинции — президы. Каждой ступени чиновничества был присвоен соответствующий титул и ранг. При всех состоял огромный штат подчиненных. Все дела восходили к центру, где знали о каждом шаге администрации. Сверх обычного надзора, деятельно шпионила огромная тайная агентура правительства, особенно в лице как будто бы безвредных смотрителей дорог (agentes in rebus). Эта многомиллионная армия чиновников (по словам одного современника, равная половине всего населения) стала воплощением и главной опорой государства, ибо свое существование она извлекала из службы в его бесчисленных учреждениях. Отсюда изумительная изобретательность и настойчивость в извлечении средств и повинностей из населения. Здесь господствовало беспощадное принуждение в целях пресечения малейших попыток уйти от невыносимого тягла. Главным налогом повсюду, также и в Италии, был поземельный, состоявший из «югации», раскладываемой по единице пашни (iugum), и «капитации», раскладываемой по числу рабочих (caput) и взимаемой на основании сложных комбинаций из расчета количества и качества земли, а также инвентаря и рабочих рук, с модификациями по областям. Исчисляемый в деньгах, налог, вследствие отсутствия или обесценения последних, взимался в натуре. Он оброс различными добавочными взносами, и все вместе требовало не только огромного штата сборщиков, но также складов для хранения и забот по сбережению скоропортящихся продуктов. Жалованье чиновникам и армии выплачивалось также — по крайней мере частью — натурой. Мучительность этой системы с ее нескончаемыми проверками и перераспределениями усиливалась еще бесчестностью и лицеприятием чиновников, угождавших сильным за счет слабых. Бегство населения от этого гнета часто вызывало крутые меры. Колоны были пожизненно прикреплены к земле, — сначала в имениях императора, затем и в частных. На декурионов взвалили ответственность за поступление налогов с запустелых земель их городского округа, а землевладельцев заставляли брать в обработку такие земли по соседству с их имениями. Немного позднее, при Константине (см.), дети колонов были принуждены оставаться в звании и положении своих отцов. Это означало их наследственное прикрепление к земле, за которым последовала потеря части гражданских прав и личная зависимость от землевладельцев. Впрочем, часто мелкий люд добровольно отдавался в такую зависимость могущественным лицам, покровительство которых, по крайней мере, спасало от тираннии чиновников (коммендация и патронат). Таким образом, зерно феодализма было уже налицо. Участь ремесленников и торговцев была та же, что и колонов: они были наследственно прикреплены к своей профессии. В согласии со всей системой принуждения велась борьба также и против неудержимого роста цен, вызванного обесценением денег, предупредить которое Диоклетиану, несмотря на все его попытки монетной реформы, не удавалось. В 301 г. был издан знаменитый эдикт «о ценах на товары», в котором под страхом смертной казни (действительно применявшейся) приказывалось не превышать установленных государством цен. Мера хлеба в 26 кило была оценена в 1½ рубля (до-военных), кило мяса в 25 коп., масла в 50 коп., дюжина яиц в 10 коп.; пара грубых сандалий в 1 р. 05 коп., солдатский плащ в 35 руб. Установлена была также поденная заработная плата: чернорабочему 21 коп., тогда как кузнецу и плотнику 43 коп., а маляру даже 65 коп. Соотношение цен показывает сравнительную дороговизну мануфактурных изделий и квалифицированного труда. Однако, несмотря на все кары, эдикт был опрокинут жизнью, а расстройство денежной системы превратило торговлю в прямой обмен продуктами. Столь же неудачным оказалось вмешательство всемогущего государства в область религии подданных. В 303 г. Диоклетиан начал жестокое преследование против христиан (о причинах преследований также в прошлом см. христианство, особ. ст. 9/10 и 19/20); все они подлежали удалению со службы, лишению прав и имущества; богослужение было запрещено. Ответом на это преследование, на ряду с отпадениями, было множество случаев мученичества и моральный рост новой религии. В 311 г. эдикт был отменен преемником Диоклетиана, Галерием.
Искусственная система наследования власти цезарями, установленная Диоклетианом, вскоре после его добровольного отречения потерпела крушение. Через несколько лет междоусобий сын Констанция Хлора, Константин Великий (306—337; см. XXV, 64/66), сделался сначала августом запада, а затем, после победы над своим соправителем Лицинием (323), единым властителем всей империи. При нем событием мирового значения было объявление равноправия христианства с язычеством (Миланский эдикт, 313). В дальнейшем Константин, оставаясь язычником, стал фактически во главе церкви, используя ее для государственных целей. Лучшего орудия для этого найти было нельзя. Качества, которые воспитывала церковь — терпение, невзыскательность и приятие жизни — как нельзя более содействовали несению бремени государственного тягла. Утратившее гражданский дух и дисциплину общество империи держалось только принуждением бюрократии; против эгоизма отдельных групп, забывших об интересах целого, внешние меры были бессильны. Только церковь несла в себе авторитет и дисциплину, принятые ее членами добровольно и потому действенные, а также тесную солидарность различных общественных групп с сохранением социального неравенства и смягчением его церковной системой благотворительности. Уже при Константине церковь была наделена светским авторитетом (юрисдикция епископов). Постепенно она превратилась в мирскую силу, помощницу государства в организации общества, а скоро стала способной в этой задаче обойтись и без государства. Другим актом мирового значения при Константине было основание новой столицы — Константинополя, на месте Византии (330). Оно объясняется, вероятно, желанием императора быть ближе сразу к двум опасным границам, Дунаю и Евфрату. Следствием было перемещение центра империи на восток и более легкий захват запада варварами в ближайшее столетие. На постройку и украшение столицы пошли огромные суммы, еще усилившие бремя налогов. После Константина империя снова разделилась между его сыновьями. Император Юлиан (см.), племянник Константина, на короткое время (361—363) снова объединивший под своею властью империю, сделал безуспешную попытку возродить язычество заимствованиями из неоплатонизма (см.) и самого христианства, которое он ненавидел. После его смерти христианство окончательно восторжествовало как государственная религия. Рядом с христианизацией империи важнейшим фактом ее истории в течение следующего века является ее окончательная варваризация. Уже со II века варвары принимались на военную службу и селились в качестве колонов на запустелых землях. В IV в. этот обычай принял массовые размеры. В последней четверти века движение гуннов с востока открыло эпоху переселения народов. Его первым следствием было вступление вестготов (см.) всем племенем в пределы империи и прочное поселение их на севере Балканского полуострова в качестве военнообязанных союзников. Феодосий Великий (см.) был последним императором, в конце своего правления (379—395) воссоединившим на короткое время обе части империи. Восточная половина после его смерти начала свою особую историю, в качестве Византийской империи, длившуюся еще свыше 1.000 лет (см. Византия). Западная половина, отданная Феодосием старшему сыну, Гонорию (см.), все более становилась добычею варваров. Но они же были и ее защитниками. Первый министр Гонория был вандал Стилихон (см.); он долго пресекал попытки вестготов проникнуть в Италию; после его гибели их король Аларих (см.) прошел ее с севера на юг, при чем захватил и разграбил самый Р. (410); событие это произвело потрясающее впечатление на все культурные круги империи. Еще раньше Галлия и особенно Испания были наводнены вандалами (см.) и аланами. В конце концов, вестготы ушли из Италии и основались в южной Галлии и сев. Испании. При Валентиниане III (423—455; см.) вандалы захватили Африку, а саксы Британию; Галлию с успехом защищал против франков и бургундов полководец Аэций (см.). Страшное нашествие гуннов было отражено им же с помощью вестготов; битвой на Каталаунских полях (451) царь гуннов, Аттила (см.), был вынужден к отступлению. После Валентиниана III на императорском престоле в Р. один за другим сменялись ставленники вождей германских отрядов, состоявших на службе империи. Р. был еще раз жестоко разграблен вандалом Гейзерихом (455). В восточной Галлии прочно осели франки и бургунды. Последним императором Р. был юноша Ромул-Августул (см.), замечательный только своим именем. В 476 г. он был низложен вождем германских наемников, Одоакром, который провозгласил себя королем и взял у римлян в Италии треть земель для своих германцев (см. XXII, 353/54). Западная римская империя, как политическое целое, перестала существовать.
Библиография. В нижеследующем перечислены по основным отделам важнейшие из старых и наиболее интересные из новых работ, ориентирующие читателя в славных вопросах истории Р. Литература на русск. языке указана полнее. В виду ограниченности места журн. статьи исключены.
I. География Италии и топография Р.: H. Nissen, «Italische Landeskunde», 2 Bde, Berlin, 1883 — 1902; J. Jung, «Grandriss der Geographie von Italien u. dem orbis Romamus», München, 1897; O. Richter, «Topographie der Stadt Rom», München, 1901; O. Richter, «Das alte Rom», Lpz., 1913 (№ 386 серии «Aus Natur u. Geisteswelt»); L. Homo, «La Rome antiqne. — Histoire. — Guide des monuments de Rome», Paris, 1921. — II. Доисторическая Италия: В. Модестов, «Введение в римскую историк», Спб., ч. I, 1902, ч. II, 1904; Т. Е. Peet, «Stone and bronze age in Italy and Sicily», L., 1909; G. Pinza, «Storia delle civiltà antiche, (paletnologia) d’Italia», Milano, 1928. — III. Общие сочинения по истории Р.: Библиографический указатель книг и статей по римской истории на русск. т. до 1899 г. см. у Б. Лизе, «Очерк римской истории ш источниковедения», пер. с нем. под ред. Ф. Зелинского м М. Ростовцева, Спб. 1899; В. G. Niebuhr, «Vorträge über die römische Geschichte», 3 Bde B. 1846 — 48; Th. Mommsen, «Römische Geschichte», В. I — ІII, V, 7-te Aùfl., B. 1881 (русск. пер. Неведомского, Москва, 1887); V. Duruy, «Histoire des Romains depuis les temps les plus reculés jusqu'à l'invasion des barbares», 7 vol. Paris, 1885; B. Niese, «Grundriss der römischen Geschichte nebst Quellenkunde», 5-te Aufl., bearb. von J5. Hohl, München, 1923 (выше упомянут русск. пер. старого изд.); Tenney Ггапкг «À history of Rome», К.-T. 1928 (с библиографией новых сочинений) . — IV. Р. республика: В. G. Niebuhr, «Römische Gesehiohte», 3 Bde, пене Ausg. von M. Isler, B. 1873-74- Th, Momnisen, см. выше IH; A. Schwegler, «Römische Geschichte», 3Bde, Tubingen, 1853—1858; K.W.Nitzsch. «Gesch. d. römischen Republik», 2 Bde, Lpz. 1884; Хрусск. пер. под ред. Д. П. Кончаловского, М. 1908); В.Pais, «Storia di Borna», 2 voll., 1898 — 99, 2-е изд. 1912; его же, «Storia critica di Roma», 4voll., 3913 —1920; £. de Sanctis, «Storia dei Romani», tt. Î — IV, Torino, 1907 — ï923; G. Ferreror «Grandezza e deeadenza di Roma», 6 voll., Milano, 1902 (русск. пер. A. A. Захарова, M. 1915— 1925); P. Ю. Виппер, «Очерки истории римской империи», М. 1908 (2-е изд. Берлин, 1923); G. Bloch, «La république romaine», P. 1913; A. Rosenberg, «Ge^ schichte d. röm. Republik»» Lpz., 1921; W. EeitUnü, «The Roman Republic», 2~d ed., 3’voLL, London, 1923; L. Homo, «L'Italie primitive et les débats de l'impérialisme romain», P. 1925; Binder, «Die Plebs», L z» 1909; G. Bloch, «La plèbe romaine. Essai sur quelques théories récentes» (Rev, histor., tt. 106 и 107); F. Mm- zer, «Römische Adelsparteien «. Adelsfamilien», Stuttgart, 1920; Д. Кончаловский, «Аннибале, Пгр. 192Э; д. Фельсберг, «Братья Гракхи», Юрьев, 1910; A. Greeni- dge, «A history of Rome», vol. I (133 —104 b. С), L. 1901; R. PÖhlmann, «Gesch. d. antiken Kommwüsmus u. Sozialismus», 2-ter Band, München, 1901 (нов. издание под заглав. «Gesch. der sozialen Frage u. des So-' zialismus in der antiken Welt», 3-te Aufl., hrsg. v. Oertel, 1925); E. Meyer, «Caesars Monarchie u. daa Prinzipat des Pompejus», 3-te Aufl., Stuttgart, 1922; fenney FranK, «Roman Imperialism», N.-Y., 1921; М.Ростовцев, «Рождение римской империи», Пгр. 1921. — V. Р. империя: Lenain de Tillemont, «Histoire des етрегенгз», 6 voll. 1690 — 1738 (основоположный труд, еще не утративший научного значения); E. Gibbon, «History of the decline and fall of Roman Empire», 6 voll. 1776 — 1778, new ed. of I. B. Bury, 1897 - 1900; Du-' ruy, tt. IV — ѴП (см. выше Ш); Ch. Merivale, «History of the Romans under the Empire», 7 voll-, L., 1850—1862; Я. Schiller, «Gesch. d. römischen Kaiserzeit», 3 Bde, Gotha, 1883—1888; H. Dessau, «Gesch. d. röm. Kaiserzeit», 2 Bde, B., 1924 — 1926; J. B. Bury, «History of the later Roman Empire», 1889; E. Stein, «Gesch. d. spät römischen Reichs», Bd. I, Wien, 1928; Я. Si. Jones, «The Roman Empire b. C. 29 — a. D. 476», L„ 1908; 0. SeecK, «Gesch. d. Untergangs d. antiken Welt», 6 Bde, В. 1897 — 1920; V. Chapot, <Le monde romain», P., 1927; E. Albertinij«L'Empire Romain», P., 1929 (в серии Peuples et Civilisations). — VI. Социально-экономические отношения: J. Тоѵіаіщ «L'économie antique», P., 1927; Tenney FranK, «Economie history of Rome», 2-d ed., L., 1927; E. SpecK, «Handelsgeschichte <L Altertums», Lpz. 1905—1906, 3-ter Band: Die Römer; Д. Кончаловский, «Экономическаяисторий Р.», М., 3924(сбор- ник отрывков из источников в русск. пер.); P. Guiraud, «Etudes économiques sur l'antiquité», P., 1905; G. Scür zioli, «Le capitalisme dans le monde antique» (Etudes sur l'histoire de l'économie romaine), P., 1906; M. Ro- stcvlzc/f, «The social and economic history of the Roman Empire», Oxford, 1926 (основоположный труд с исчерпывающей библиографией); Fustel de Coulanges, «Le ’ colonat romain» (в Recherches sur quelques problèmes ;= d'histoire», P. 1894, 2-me éd.); M. Weber, «Römische , Agrargeschichte», Stuttgart, 1891; по pyc. if. Вебер, «Аграрная история древности», пер. под ред. Д. М. Петруш ев-,, ского; М., 1925); Я. Гревс, «Очерки по истории римского землевладения преимущественно в эпоху империи», Спб„ 1899; Г. Приіоровский, «Развитие колонатных отношений в римской Африке», М., 1909; М. Ro&ovtzew, «Studien zur Geschieh te des römischen Kolonats», Lpz., 1910?' Щ.Хщі emoe, «История торговли греко-рнмскогоЕгипта», Казань, , 1907; его же, «Текстильная промышленность в греюо- римском Египте», Казань, 1914 (см. также в отд. ѴШ, H. Blümner и L. Friedländer и в IX отд. Справочники). — ѴII. Государственное право и учреждения: Th. Mommsen — J. Marquardt, «Handbuch d. römischen Altertümer», 6 Bde, 3 Aufl., Lpz., 1887 — 4888; E.Чіегіод, «Geschichte u. System der römischen Staats Verfassung», 2 Bde, Lpz., 1884; Л. Виллеме, «Римскоегосударственное право», I— II, пер.подред.Бодянского,КиевД888—1890; 9.Гримм,, «Исследования по истории развития римской императорской в ласти», 2тт., Спб., 1900—1901; X. Лото, «Les institutions politiques romaines», P, 1927; Д. Петру- шевсклшу «Очерки из истории средневекового общества и государства», М., 19:)8 (Оч. I. — Государство и общество римской империи; 4-е изд. 1917; см. также в отд. ѴШ, Fustel de Coulanges и L. Friedl&nder, и отд JX, Справочники). — ѴIII. Культура: х Fustel de Coulanges, «La cité antique», 29-me éd., P.1912; G. Wissowa, «Religion ui Cultus der Römer», 2-te Aufl.,München, 1912; À. Grenier, «Le génie romain dans la religion, la pensée et l'art», P., 1925; Я. Blümner, «Die römischen Privataltertlimer», München, 1911; X. Friedländer, «Darstellungen яад de Sittengeschichte Konis von Augustus bis zum Ansgang der Antonine», 4 Bde, l*i-te Aufl. besorgt von G. \v issowa, Lpz., 1922, — IX. Справочники: Daremberg et Saglio, «Dictionnaire des antiquités grecques et romaines», 52 fascicules, P., 1877 — 1917; Paul y — ТГшдг/'д — Kroll, «Realenzydopädie d. klassischen Altertumswissenschaft», Stuttgart, 1B94 ел., zweite Reihe — 1914 ел.; F. Lütäcr, «Reallexieon d. klassischen Altertums», 8-te Aufl. hrs£. von J. Geffken u. E. Ziebarth, Lpz., 1914; «Реальный словарь классических древностей по Дюбкеру, еоставл. иод ред. Ф. Гельбке, Ф. Зелинского и др., Спб., 1885
.