ЭСБЕ/Миннезингеры и мейстерзингеры

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Перейти к навигации Перейти к поиску

Миннезингеры и мейстерзингеры.Миннезингеры (Minnesinger, от Minne — любовь) — средневековые немецкие лирики, воспевавшие любовь к дамам. Около середины XII в., когда поэзия из рук бродячих певцов и духовенства переходит в руки дворянства, постепенно проникающегося рыцарским духом, в Австрии, Баварии и Швабии любовная песня (trûtliet или minneliet) получает большое развитие; она стремится удовлетворить художественное чувство и возбудить в слушателе такое же душевное настроение, в каком находился сам поэт; она делается продуктом личного искусства и потому записывается. Ранние миннезингеры (первый, имя которого дошло до нас, — Кюренберг, см.) еще не знают о любовном «служении» или «служении дамам», так как еще не выработалось и самое понятие о даме. Плоды их творчества еще всецело коренятся на народной почве и ближе к нашим так называемым женским песням, нежели к остроумным канцонам трубадуров. Чувство здесь не подвергается анализу, а только указывается; женщина является нежной, чувствительной, часто невинно страдающей, верной; любовь ее реальная, здоровая, а не модная, обрядовая; выражению чувства часто предшествует эпическое введение; состояние человеческой души часто сопоставляется с жизнью природы. Метр этих песен большей частью обычный эпический метр с 4-мя повышениями; рифма далеко не отличается чистотой и звучностью. Уже у Дитмара из Эйста, младшего земляка Кюренберга, направление несколько изменяется: появляется рефлективное отношение к любви и ее страданиям; метрика становится гораздо разнообразнее. Когда на подмогу этой национальной рыцарской утонченности пришло влияние модной провансальско-французской лирики, характер немецкого миннезанга изменился радикально. Женщина становится госпожой (vrouwe), мужчина — ее вассалом, рабом ее капризов; его дело томиться, страдать и желать. Главный предмет поэзии — не столько самое чувство, сколько размышление о чувстве. Живая человеческая страсть превращается в служение дамам, которое подчиняется строжайшему этикету. Рифмы делаются чрезвычайно чистыми, отточенными, и поэты щеголяют их богатством; строго наблюдается число слогов, метры поражают гораздо бо́льшим разнообразием, нежели в поэзии трубадуров. Хотя сравнительно редко можно указать у М. непосредственное заимствование от провансальцев или французов, но в общем их поэзия страдает однообразием, напускной утонченностью, пересаливанием — свойствами поэзии подражательной. У трубадуров поклонение даме — наиболее частая тема, не исключавшая, впрочем, и других, самых разнообразных; здесь, за немногими исключениями, она единственная тема. Если современного читателя поражает скромность (часто напускная) трубадура, который мечтает о поцелуе при публике, как о самой высшей награде, то еще более поразит его М., который и о поцелуе мечтать не смеет: ласковый поклон (vriuntlicher gruoz) — вот все, чего он добивается. Подражательность поэзии М. не исключает многих оригинальных черт, свойственных именно немецкому племени: робость в любви, идеальность отношений к женщине обуславливаются и национальным характером, а не одной утрировкой, свойственной подражателям. Затем немецкая натура сказалась в наклонности к обработке мотивов серьезных и даже печальных; здесь перед нами северный человек, вдумчивый, наклонный к исследованию, к уничтожающей всякую полную радость рефлексии, часто пессимистически относящийся к земной жизни и охотно думающий о смерти и жизни загробной. С этой вдумчивостью связывается наклонность к аллегории: у М. часто фигурируют олицетворения отвлеченных понятий, как мир, счастье и проч. Кратковременность северного лета усиливает восприимчивость к красотам природы. Некоторые полагают, что на поэзию М. оказали значительное влияние средневековые латинские поэты; нельзя отвергать известной связи между этими двумя течениями лирики, тем более что в песнях немецких бродячих клериков зачастую встречаются немецкие строфы; но антипатия клериков к рыцарству и грубая чувственность любовных песен указывают на крайнюю ограниченность этого влияния. Отцом искусственного миннезанга считается Генрих фон Фельдеке (VIII, 361). Значительно искусственнее и рефлективнее его Генрих фон Гаузен (Hausen), погибший в крестовом походе Фридриха Барбароссы. Из швейцарцев выдается Рудольф фон Фенис, который шел едва ли не дальше всех в непосредственном подражании провансальцам. Талантливейшим из немецких лириков до Вальтера фон дер Фогельвейде (V, 469) следует признать тюрингенского М. Генриха фон Морунгена (VIII, 361), который по оригинальности больше всех других напоминает Вольфрама фон Эшенбаха (VII, 165), но выгодно отличается от него легкостью стиля. Из М. уроженцев верхней Германии самый известный — Рейнмар Старый, живший в конце XII в. при Венском дворе. Все это певцы так называемой высокой любви, т. е. чисто рыцарской, тогда как у Фогельвейде есть и песни, посвященные любви низшей (nidere minne), более здоровой и чувственной, свободной от этикета; другие идут в этом направлении еще дальше, и самого Фогельвейде заставляют жаловаться на грубость (unfuge), которая готова заполонить придворную лирику. Самым даровитым поэтом этого деревенско-придворного направления, как его назвал Лахман, был баварец Нейдгарт фон Рейенталь, участвовавший с Леопольдом VII австрийским в крестовом походе 1217—19 гг., а лучшим из позднейших представителей чисто придворной, самой «высокой» любви считается известный чудак Ульрих фон Лихтенштейн (см.), тогда как его современник Тангейзер (см.) часто соединяет крайнюю искусственность формы и стиля с реализмом и некоторой тривиальностью содержания. Чем ближе к концу XIII столетие, тем меньше у М. вкуса и простоты, тем больше вычурности и учености, и они тем ближе подходят к мейстерзингерам (см. ниже). В XIV—XV вв., когда во всех классах немецкого народа так сильно развивается вкус к стихотворству и пению, что даже в хроники заносятся указания на более удачные и популярные песни, традиции ранних М. находят видных последователей среди рыцарства; под влиянием всесословной лирики их произведения сближаются с народной песнью. Последними М. считаются граф Гуго Монфортский (1357—1423) и тиролец Освальд фон Волькенштейн (1367—1445). Оба они чувствуют страсть к военным авантюрам, оба в юности усердно служат дамам и оба потом прославляют в стихах — дело неслыханное у старых М. — своих собственных супруг. В поэзии обоих много личного и верного действительности, а стиль у обоих донельзя украшенный, мало вяжущийся с реализмом содержания; оба они в то же время и духовные поэты, и дидактики. А между тем в основе характеров они люди совершенно разные: Гуго — идеалист, мечтающий о восстановлении древнего рыцарства времен Парсиваля, а Освальд — реалист, не лишенный юмора, иногда несколько сального, натура в высшей степени энергичная и деятельная, опытный путешественник, политический интриган, ведший жизнь бурную, исполненную самых разнообразных перипетий. Очевидно, общее принадлежит не им, а духу времени.

М. были забыты до середины прошлого столетия, когда память о них воскресили Бодмер и Брейтингер (изд. по манесской рукоп. Bodmer, «Minnesinger aus d. Schwäbischen Zeitpunkte», Цюрих, 1758—59), а знакомство с М. возбудило в немецком обществе интерес к изучению средневековой поэзии вообще. Немецкая литература о М. огромна. Тепло и талантливо составлены лекции Уланда о немецкой средневековой лирике (5-й т. его «S. Schriften»). Лучшее собрание текстов старейших М. с исследованиями: Lachmann u. Haupt, «Minnesangs Frühling» (4 изд., Лейпциг, 1888). См. также Bartsch, «Deutsche Liederdichter des XII—XIV J.» (2 изд., Штутгарт, 1879); его же, «Schweizer Minnesinger» (Фрауенф., 1886). Ср. А. Е. Kroeger, «The Minnesinger of Germany» (Нью-Йорк, 1873). Из новейших общих работ см. статью Friedr. Vogt’a в Herm. Paul «Grundriss der germ. Philologie» (II, 1, стр. 245—418, Страсбург, 1893); там же и подробная библиография за 1893 г. По-русски см. Корш и Кирпичников, «Всеобщая история литературы» (II, 417 и сл.), и В. Шерер, «История немецкой литературы» (СПб., 1893, I, 180 и сл.).

Миннезингеров сменили мейстерзингеры (цеховые поэты), хотя переход от первых ко вторым не может быть с точностью прослежен. Миннезингеры, ревниво охраняя право авторства, тем не менее, ввиду общей необразованности благородного сословия и усложнения стихотворной техники, поставлены были в необходимость обучаться у более сведущих, хотя прямого школьного отношения у начинающего поэта к учителю еще не было и слово Meister, «наставник», имело значение лишь почетного титула. Когда поэзия из рыцарских придворных сфер перешла в города, отношения первоначально оставались те же, и лишь с начала XIV в. замечаются следы отдельных кружков, образовавшихся из горожан с целью упражнения в поэтическом искусстве. Постепенно эти общества, состоявшие из представителей большей частью ремесленного класса, получили цеховые формы и превратились в правильно организованные «мейстерзингерские школы» (Meistersingerschulen, Singschulen), статуты (табулатуры) которых устанавливали способы обучения искусству, отношения между учениками и наставниками, правила для сочинения и вокального исполнения. Первая табулатура, страсбургская, упоминается в 1493 г. Первые школы мейстерзингеров появились в городах южной Германии, особенно на Рейне: древнейшая из них — майнцская, по преданию, совершенно расходящемуся с историческими данными, получила от Оттона I золотую корону, хранившуюся в Майнце. Сказание это также говорит о 12 мастерах, изобретших «благословенное искусство» правильного стихосложения: Генрихе Мейссенском (Frauenlob), Николае Клингзоре, Вальтере фон дер Фогельвейде и др. Они якобы были обвинены перед папой Львом VIII в ереси за нападки на духовенство, призваны императором на суд в Павию, но после приведения великолепных примеров своего искусства объявлены невиновными и союз их утвержден. Несмотря на полную вымышленность этого сказания, оно важно по указанию на тех М., преемственность с которыми ощущалась мейстерзингерами. Особенно Фрауенлоб (VIII, 361) представляется родственным им по духу и, по-видимому, действительно основал в Майнце общество поэтов. Здесь же около 1300 г. выступил настоящим мейстерзингером Бартель Регенбоген, кузнец, странствовавший со своими песнями из города в город; напечатанные в позднейших летучих листках произведения его являются старейшим памятником цеховой поэзии. В конце XIV в. эта поэзия достигла пышного расцвета в Майнце, Страсбурге, Франкфурте, Вюрцбурге, Цвиккау, Праге; в XV в. и начале XVI в. — в Аугсбурге и Нюрнберге, где при жизни Ганса Сакса (1494—1576) было более 250 мейстерзингеров, позже — в Кольмаре, Регенсбурге, Ульме, Мюнхене, Штирии, Моравии и др. местах. Первоначально мейстерзингеры, особенно майнцские, отличались большим консерватизмом, возведя в принцип неизменность «тонов», унаследованных от 12 великих мастеров. Против этого восстали в середине XV века приверженцы Ганса Розенблюта в Нюрнберге; они ввели масленичные пьесы и перерабатывали сюжеты героической саги. Члены мейстерзингерских школ составляли прочно организованные корпорации, с разделением на учеников, друзей школы (знакомых уже с правилами), певцов (изучивших вокальное исполнение), поэтов и мастеров. Искусство сложения песен строго регулировалось табулатурой; сама песня называлась Bar или Gesetz и, как у миннезингеров, состояла из 2 строф (Stollen) и рефрена (Abgesang); мелодия называлась Ton или Weise. Когда стали создавать новые «тоны», число последних постоянно увеличивалось, и лишь изобретший новый тон и умевший безошибочно исполнить его провозглашался мастером. Все песни мейстерзингеров пелись, а не читались, но без сопровождения музыкой; это называлось «школьным пением» (Schulesingen) и происходило в ратуше, по воскресеньям — в церкви. Три больших «праздничных школы» устраивались на Пасху, Троицу и Рождество, причем избирались сюжеты из Библии; в менее торжественных случаях дозволялось обращаться и к предметам светским, даже шутливого характера, иногда и в виде состязаний поэтов. Лучшим исполнителям давались призы. «Тонов» с течением времени образовалось неисчислимое количество, причем они или назывались именем автора, например тон Фрауенлоба, Регенбогена и др., или получали различные, иногда весьма длинные и странные наименования, например «цветистый райский тон Иосифа Шмирера», «серебряный тон Ганса Сакса», «ткацко-чесальный тон Амвросия Мецгера», «черно-чернильный тон» и др. Упражнения мейстерзингеров мало способствовали развитию действительной поэзии. Они привели к чрезмерной искусственности, кропотливому рифмоплетству и полнейшему преобладанию формальной ремесленности. Сюжеты брались не из действительной жизни, а из круга схоластической догматики; мейстерзингеры излагали в стихах мысли о св. Троице, о первородном грехе, службе Богоматери и т. п. Редки простые сюжеты — басни, рассказы с поучительной тенденцией. Занятые каждый своим ремеслом, мейстерзингеры в поэтических своих досугах не имели нужды обращать внимание на публику; чем меньше она интересовалась их искусством, тем более оно становилось домашним развлечением честных мастеров и получило тот окостенелый образ, в котором в некоторых местах дотянуло до XIX в. Культурно-историческая роль этого странного явления в жизни немецкого народа и литературы все-таки весьма важна. Мейстерзингерство было детищем выдвигающегося к концу средних веков городского сословия и если и не отличалось поэтическими достоинствами, зато много содействовало сохранению религиозно-нравственного, пуритански-чистого духа между представителями цехов; притом большинство цеховых поэтов сделались ярыми сторонниками протестантизма, и реформационная эпоха была временем расцвета их деятельности, наиболее даровитым представителем которой явился Ганс Сакс (т. VIII, стр. 95). С XVII в. мейстерзингерство исчезает; последняя школа, однако, закрыла свои заседания лишь в 1839 г. в Ульме. Прекрасную картину мейстерзингерства дал Вагнер в своей музыкальной драме «Die Meistersinger von Nürnberg» (1868).

Ср. Jak. Grimm, «Ueber den altdeutschen Meistersang» (Геттинген, 1811); Lyon, «Minne- und Meistersang» (Лейпциг, 1893); Plate, «Die Kunstausdrücke der Meistersinger» («Strassburger Studien», 1888). Кроме Ганса Сакса, наиболее искусными мейстерзингерами слыли Генрих Мюглинский (VIII, 361), Мускатблут (см.), Михаил Бехайм (III, 646), Ганс Розенблют, Ганс Фольц и Адам Пушманн.