Серко, Иван Дмитриевич (Сирко) — популярнейший кошевой атаман запорожских низовых казаков, личность по мощности своей и богатой событиями жизни почти легендарная. О первой половине его жизни достоверных известий не сохранилось. Определенно установлено лишь место его рождения, — слобода Мерефа Слободской Украйны, в нынешней Харьковской губернии. Народная малорусская песня приписывает ему жену Софью, двух сыновей — Петра и Романа, и двух дочерей.
На историческую сцену С. выступил в 1654 г. и с тех пор в течение 26 лет, сначала в звании полковника украинских казаков, затем в звании полковника же и кошевого запорожских казаков, составлял центральную фигуру Запорожья и даже всей Украйны. Деятельность его совпала с тяжелым для Украйны периодом, с временем ее "шатания" между Москвой, Польшей и турецким султаном. И С. то сносился и завязывал переговоры с русским царем, польским королем, турецким султаном, крымским ханом и молдавским господарем, то шел войною на каждого из них и, несмотря на свои относительно слабые войсковые силы, завязывал в Сечи такие узлы событий, которые приходилось развязывать в Москве и в Варшаве, в Бахчисарае и в Константинополе.
Когда Богдан Хмельницкий в 1654 г. присягнул на подданство московскому царю, С. отказался присоединиться к этому акту и удалился из Украйны в Запорожье, где в неизвестности прожил 5 лет.
В 1659 г. видим его уже сторонником Москвы и противником польского короля, не желавшего мириться с потерей Малороссии. Летом этого года он самостоятельно ходил на крымского хана, союзника Польши, разграбил Аккерман, многих татар побил и многих пленников-христиан освободил. На обратном пути его остановил полковник Тимош, высланный гетманом Выговским "для перейму" С. В произошедшем бою Тимош потерпел решительное поражение и ушел к Выговскому "сам-треть". Воспользовавшись замешательством противника, С. подошел к Чигирину, который под казацкими саблями разделил судьбу Аккермана, а затем направился в Сечь. Там его нашли посланцы от князя Трубецкого из Путивля и гетмана Безпалого из Конотопа с просьбой к нему "чинить промысел" над крымскими улусами. По донесениям Безпалого царю, С. еще в то же лето, выйдя на лодках из Сечи с большим войском, поднялся по Бугу до Уманя, подле которого, "чиня промысел", разгромил ряд улусов, потом спустился к Бугскому лиману, где тоже жег и грабил татарские поселки. За этот поход царь жаловал его, — "велел послать ему на триста рублев соболей да двести червонных золотых". Под актом 9 октября 1659 г. об избрании Хмельницкого имеется имя и "кальницкого полковника Ивана Сирко, а за него неграмотного росписался гетман Юрий Хмельницкий".
Влияние С. в Запорожье быстро росло. Водительство казаками, которых при нем в 1661 г. насчитывалось более 15 тысяч, принадлежало ему по-видимому всецело. Украинские гетманы по важным делам обращаются непосредственно к нему, хотя он и не был еще кошевым, звание которого носил Брюховецкий. Что же касается его политических симпатий в эту пору, то их, как кажется, нельзя считать определенными: когда Хмельницкий в конце апреля 1661 г. предался Польше, С. разорвал с ним и, по одним известиям стал "верно служить русскому царю", по другим же — "не преклонялся ни к русскому царю, ни к польскому королю".
В 1663 г. С. впервые был избран кошевым атаманом всего запорожского низового войска. Ближайшей его заботой было увеличить войсковые силы Сечи. До этого он — первый в Запорожье — стал составлять вспомогательные казакам отряды из воинственных калмыцких племен, по словам летописи, мужественных, отважных, "по виду черных, страшных", вооруженных копьями и стрелами. Ближайшие годы он был несомненным сторонником Москвы. В. октябре 1663 г. с казаками и московской ратью, бывшею под началом стряпчего Григория Косагова, ходил на крымских татар и сжег Перекоп; захваченных пленных казаки безвинно изрубили, в чем потом перед украинским гетманом и царем должны были оправдываться: "а избили их ради открывшегося в Крыму морового поветрия". По возвращении в Запорожье С. пришлось выдержать бурный натиск со стороны значительной части вольницы. Волнение было вызвано "прелестными" листами сторонника польского короля гетмана Павла Тетери, склонявшего под разными обещаниями запорожских "молодцов" к Польше. Часть их ответила согласием, другая во главе с С. противилась этому, и так как первых было едва ли не большинство, то опасения Косагова, что "мне с Серком тут будет мат", были не напрасны; "теперь бунтуют и на нас совещаются: чуть только осилят, сейчас выдадут нас ляхам или татарам", писал тот же Косагов в Москву. Скоро однако получилась весть о поражении польского короля русскими под Глуховым, и это охладило противников Москвы, отказавшихся от перехода к Польше и примирившихся о С. Он тотчас же воспользовался обстоятельствами и в декабре того же года с небольшим отрядом пошел добивать Перекоп. Под последним его встретила татарская орда, пред которой он сначала отступал, но на берегу речки Коловчака дал ей сражение, выиграл его и гнал татар до перешейка. В этом известии где-то кроется "сказка": или преуменьшена численность отряда С. (показано всего 90 казаков, 30 донцев и 60 калмыков), или преувеличена сила орды, из которой под саблями казаков пало будто бы около 1000 человек.
В начале 1664 г. С. ходил за Буг и Днестр, где разорял турецкие поселения и брад добычу, а потом двинулся по Бугу на черкасские города. Брацлав, Канев, Могилев, Умань и другие города при приближении С. объявили себя на стороне московского царя и были пощажены, но Чигирин и Белая Церковь остались верными Польше. Сначала один, потом в союзе с Косаговым С. все лето бродил в близких и дальних окрестностих Чигирина, имея непрерывно большие и малые стычки с сторонниками Польши и гетмана Тетери: жестокую схватку у Бужина (7 апреля) с полковником Чарнецким, с ним же, Тетерей и татарами под Смелой в Капустяной долине, под Городищем с татарами и в других местах. В конечном счете верх оставался почти всегда за С., и в средине лета он мог уже войти в непокорный Чигирин, который испытал суровую расправу.
В июле 1664 г. у С. вышла размолвка с Москвой. В ответ на многократные настояния из Москвы о необходимости совместных или согласных действий запорожцев с гетманом Иваном Брюховецким С. написал царю, что он гетману не верит и действовать с ним заодно не желает; в этом отказе остался он непреклонен и после разговора с посланным к нему доверенным царя Репниным. Упорство это объясняется отчасти чисто личными счетами С. о Брюховецким, более же тем, что С., ценивший выше всего вольности запорожского войска и независимость собственных действий, не мог быть доволен слишком большою предупредительностью гетмана к Москве. С кем бы ни воевал С. и с кем бы ни был в союзе, он ревниво оберегал свою самостоятельность, в то время как Брюховецкий за посулу боярского сана бил челом царю всеми украинскими городами и пошлинами с них в цареву казну — вплоть до согласия на московских воевод по главным местам Малороссии. Когда Брюховецкий, изменив Москве, стал сноситься с Петром Дорошенком, желавшим отдать Украйну под руку крымскому хану, С. остался верен московскому царю и в 1667 г. по собственному почину пошел на крымских татар, союзников Дорошенка. Хан, в это время воевавший с Яном Собеским, поспешно заключил с последним перемирие и обратился против С. Под Перекопом произошел бой, завершившийся разгромом крымцев. Более недели опустошали запорожцы татарские села и в Сечь возвратились с огромной добычей. От царя за это дело С. получил похвальный лист.
В 1668 г. С. оказывается уже против Москвы и в союзе с Дорошенком. Достоверно известно, что в это время он не был кошевым и жил в Слободской Украйне, где состоял полковником в Змиеве и заведывал казанами слобод Мерефы и Печенегов. Что именно вооружило С. против Москвы, несправедливости ли московских воевод и бояр на Украйне или какие-либо личные счеты, — остается невыясненным, но не подлежит сомнению, что уже в январе 1668 г. он сносился с Дорошенком. 10 марта этого года Змиев в челе о С. поднял бунт на защиту казацких прав. 11 марта С. был уже под Харьковом в надежде, что и этот город присоедивится к восстанию, но ошибся в расчетах и пред ратью князя Григория Ромодановского отступил за Днепр к Дорошенку, по пути разоряя и грабя слободы. У Дорошенка, судя по отрывочным известиям источников, С. оставался недолго, уже осенью того же года возвратившись в Сечь. Там он собрал войско и ходил на украинские города против воевод и бояр. "Приходил же он, — говорится в Актах южной и западной России, — и соединился с городами, в которых живут казаки, не для чего иного, как для того, чтобы воеводы над нашими (украинскими) людьми не были, и вместо них, по старому украинскому обычаю, поставлены были полковники, сотники и войты". Он бился с царскими воеводами под Ахтыркой и под Торговицей. Описывая этот поход, упомянутые Акты заключают: "А о том он весьма печален, что от царского величества отступил; а бусурманам он не присягал". В силу ли этой печали или по другим причинам, но поход на воевод он остановил и в согласии с Дорошенком той же осенью пошел воевать крымских татар. Об этом походе, обильном побитыми татарами и освобожденными русскими полоняниками, говорят не менее четырех разных источников, в том числе послание Дорошенка: "Сие вам ведомо чиним, что, услыша о низового войска желательстве громить татарские улусы, мы послали несколько тысяч городового войска с пушками и с добрым вождем, паном Иваном Сирком, татарскую землю воевать", и донесение царских посланцев: "Гетман Дорошенко послал Сирка в Крым, чтобы учинить в Крыму поиск и замешанину".
Начало 1669 г. С. провел в походе против Суховиенка и крымского хана Батырчи, которым под местечком Ольховцем нанес решительное поражение: Суховиенко ушел из битвы сам-пят. В последовавшей затем смуте на Украйне в связи с избранием в гетманы Демьяна Многогрешного С. вместе с запорожцами объявил себя против последнего и в союзе с Дорошенком настаивал на избрании другого гетмана, Юрия Хмельницкого. Затея их ввиду решительных действий Москвы успеха не имела.
Год спустя С. на короткое время меняет свои поиитические симпатии. Избранный в кошевые, он снова становится сторонником Москвы, что подтверждает и делом. Сохранилась его отписка от 18 июля 1670 г. к воеводе Белгорода, князю Григорию Ромодановскому, что он "Божиею милостью и счастьем царского пресветлого величества" ходил под турецкий город Очаков, где взял много добычи, а город сжег. Это известие, подтверждаемое и Актами южной и западной России, не поддежит сомнению, но не подлежит сомнению и то, что в том же июле 1670 г. С. опять изменяет царю. Когда сторонники Москвы Демьян Многогрешный, Юрий Хмельницкий и союзники их Калга-султан и др. с громадным войском загнали Дорошенка в ловушку под Стеблевым, окружили и стеснили его, так что ему доводилось очень плохо, — неожиданную помощь оказад гетману не кто иной как С. Стремительным рукопашным боем он принулил к бегству сначала татар, потом людей Юрия Хмельницкого, которого пленил, и выручил Дорошенка. Еще полгода спустя С. стоит уже ни за царя, ни за Дорошенка, а за Польшу, от которой получил богатые подарки и ставленника которой в гетманы, Михаила Ханенко поддерживал против старого гетмана Дорошенка. Когда последний, проведав о претензиях Польши вручить гетманскую булаву Ханенку, пошел в союзе с татарским ханом на Украйну и стал чинить ей "большую шкоду", С. по зову Яна Собеского вышел против татар, перехватил их, уже разбитых поляками, на переправе через Буг, громил и топил их, а после боя принудил хана с остатками орды идти вместе с ним против Дорошенка. Последний отступил назад "с оскуделым и в запасах оголоделым войском", а С., "прихилив" к себе все Побужье, подступил к Кальнику, после осады взял его и затем расположился у Лодыжина. 25 октября он с запорожцами присягнул быть в вечном подданстве у польского короля и принял встречную присягу польских гетманов не отнимать у казаков стародавних вольностей.
Ближайшие после этого события месяцы С. провел в непрерывных походах против татар и Дорошенка: около Ильинцев разбил значительный татарский отряд, под Кальником — отряд Дорошенка, в начале 1672 г. в Волошской земле разорял села, на реке Куяльнике напал на крымского хана Нереддина и взял его в плен; отсюда он по зову поляков, обещавших запорожцам добрую плату, поспешил походом на украинские города, но в плате его обманули, что вызвало ропот запорожцев на С. за веру полякам и союз с ними и повело к решению вновь перейти под руку московского царя.
После падения Демьяна Многогрешного и ссылки его в Сибирь С. решил добиться малороссийского гетманства для себя лично. Этому решительно воспротивились правобережний гетман Петр Дорошенко, левобережные полковники во главе с Федором Жученком и особенно Москва, — первые по мотивам личного свойства, а последняя по недоверию к постоянству политических симпатий С. и ввиду его рьяной защиты казацких вольностей. 19 апреля 1762 г. С., по пути в Курск к боярину Γ. Γ. Ромодановскому, к которому ехал для переговоров о гетманстве, ехал без войска, всего с несколькими доверенными лицами, он был перехвачен Жученком, арестован, закован в железы и посажен в полтавскую тюрьму, оттуда отправлся в Москву, а из Москвы — в Сибирь, в Тобольск. Планы С. таким образом рушились. Вместо гетманства он получил ссылку. Последняя однако недолго длилась. За С. явилось три ходатая. Первый — запорожские казаки, написавшие письмо новому гетману Самойловичу, прося его "смиренно и покорственно... донести прошение к его царскому пресветлому величеству", чтобы С. был им возвращен "для лучшего промыслу над неприятелем", а затем посдавшие просьбу боярину Артамону Матвееву: "умилосердись яко отец над чады, чтобы милостивым твоим ходатайством... полевой наш вождь добрый и правитель, бусурманам страшный воин, Иван Сирко к нам был отпущен, для того что у нас второго такого полевого воина и бусурманам гонителя нет; бусурманы, слыша, что в войске запорожском Ивана Сирка, страшного Крыму промышленника и счастливого победителя, который их всегда поражал и побивал и христиан из неволи освобождал, нет, радуются и над нами промышляют". Другим ходатаем были поляки в лице своего посла Христофора Ковалевского, который просил в Москве о возвращении С. "на общую услугу" московского царя и польского короля против начавшего наседать с юга неприятеля, — турок, татар и Дорошенка. A третьим и самым убедительным ходатаем был сам неприятель, те события, которые к невыгоде русских и поляков стали громоздиться на юге после ссылки С. и приостановить которые было не под силу другим полковникам и воеводам. Действительно, весною этого 1762 г. громадные полчища турок вторглись в Подолию и грозили Киеву. В союзе с ними действовал и Дорошенко. Киевскому воеводе князю Юрию Трубецкому не управиться было с такими противниками. Нужна была запорожская вольница, а чтобы водительствовать ею — ну-жен был С. И Алексей Михаилович даровал С. свободу, хотя взял с него торжественную присягу, принесенную в царских палатах в присутствии Никона, освященного собора, ближних бояр и думных людей, — "служить его царевому величеству верно и ни на какие прелести не склоняться, и подущения никакого не слушать, и слов непристойных не вмещать". Но отпустили С. в сечь не сейчас: по проискам Самойловича он был задержан в Москве до первой половины лета 1673 г., — кстати и турки приостановили свое наcтупление. Только в июне этого года мы видим его опять в походах, прежде всего против татар: "взял взятьем и разорил крымский город Аслан и много людей в полон захватил", потом против турок, разгромившим Очаков. С низовьев Днепра он поднялся к украинским городам и стал преследовать татар, в союзе с турками действовавших против русских и поляков: "Татарское войско ныне в сборе есть..., а войною тех татар никуда не пропускает Серик с запорожскими казаками". Побывав походом в Крыму, в Волошской земле и за Бугом, сжегши город Тягин и опустошив Белогородчину, С. направился в Сечь.
В начале зимы в Сечи объявился самозванец, называвший себя сыном царя Алексея Михайловича Семионом. Подошедший к Сече С. учинил самозванному царевичу допрос и словам его дал полную веру — искренно или нет, неизвестно. Во всяком случае и царское слово, переданное ему через послов, о том, что объявившийся царевич самозванец, а настоящий царевич Семион Алексеевич четыре года назад скончался и было бы ему, многолетствуй он, не 15 лет (годы самозванца), а только девять, и требование гетмана Самойловича о выдаче самозванца, — все это С. оставил втуне и без ответа. Не убедили его и прибывшие в Сечь царские послы сотник Чадуев и подьячий Щоголев. В разговоре с ними С., между прочим, высказал много горьких упреков Москве по поводу чинимых ею обид казачеству вообще и ему, С., в частности. "...Больше меня не обманут. Раньше мне отписал Ромодановский на картке государеву милость, и я, поверя ему, поехал к нему, а он продал меня за 2000 червонных", говорил он по поводу своего ареста и ссылки в Сибирь. "А кто же, — спросили послы, — те червонише за тебя дал?" — "Царское величество, милосердуя обо мне, те червонные Ромодановскому указал дать", ответил С. Отпуская московских послов обратно, С. отправил с нами и своих людей с постановлениями рады спросить самого царя о царевиче Семионе (предшествующую грамоту запорожцы считали сочинительством бояр) и с письмом Лжесемиона к царю. И только тогда, когда посланцы С. из уст царя услышали о самозванстве пришельца в Сечь и о том по возвращении передали С., последний наконец решил удовлетворить требование Москвы о его выдаче, заковал его в железы и отправил в Москву, где он 17 сентября 1674 г. был казнен, на допросе назвав свое настоящее происхождение — сын варшавского мещанина, перешедшего из Варшавы в Лохвицу и ставшего подданным князя Дмитрия Вишневецкого. Трудно допустить, чтобы С., человек проницательный и зоркий, верил сказкам самозванца о своем происхождении. Скорее это была роль разыгранного убеждения, принятая им на себя отчасти в видах устрашения Москвы, отчасти из мести за ссылку в Сибирь. Во всяком случае Москва должна была отпустить, "пробачить" вины запорожцам, а С. получил даже царский подарок, четыре сорока соболей, и получил бы в вотчину и городок Келеберду, на что и грамота была уже послана, не вмешайся в дело зложелатель С. — гетман Самойлович.
Еще до отправки Лжесемиона в Москву С. сделал некий "выпад", о причинах которого трудно и догадываться. Он вдруг отправил посланцев сначала в Чигирин к Дорошенку, затем к Самойловичу с предложением каждому из них забыть распри с запорожцами, быть с ними "в единомыслии и в братолюбном совете для того, чтобы... никакого не было замешанья и кроворазлития", и сообща действовать против бусурман. Из этого дела, как и не могло иначе быть при тогдашней путанице и борьбе честолюбий разных гетманов, ничего не вышло. Самойлович не только не пошел на встречу предложению С., но перехватил посланцев к Дорошенку, схватил и посланных к нему самому и всех заключил в тюрьму.
В начале 1675 г. в западную Украйну пришел польский король Ян Собеский. Это обстоятельство вызвало "замешанину" и шатание среди казаков в восточной Украйне и усиленную подозрительность к С. со стороны Самойловича и Москвы. Посыпались доносы Самойловича и оправдания С. В январе Самойлович писал о сношениях С. с королем в Москву, а в марте о том же — воеводе Ромодановскому: "Сирко служить Москве не помышляет и присягал-де он в Москве поневоле, а как родился за ляхами, так и умереть хочет за ними". С целью рассеять взводимые на него наветы С. в мае послал царю через своего доверенного человека оправдательный лист, в котором писал, что, правда, "его королевское величество в третий раз пишет нам о том, чтобы мы шли к нему на службу и чинили бы общий на бусурман промысел; но мы, верно служа вашему величеству, без указа вашего величества не уйдем, а будет на то указ, тогда идти готовы". Царь, наcтроенный наветами Самойловича, ответил С. суровой грамотой, которою запрещал ему сноситься с королем и отказывал в разных просьбах и милостях. Ведаться с королевскими послами С. тем не менее не перестал, что вызвало дальнейшие доносы Самойловича в Москву, который в недоброжелательстве к С. часто приплетал к былям и небылицы. В общем явно, что запорожцы не раскрывали всех своих намерений, особенно после обидной грамоты кошевому С., но и Самойлович в своих подозрениях заходил слишком далеко. Никакой измены во всяком случае не последовало.
Временно неприязнь между С. и Самойловичем ослабла, перейдя даже в некоторый род дружбы. Дело в том, что в октябре 1675 г. С., извещенный о надвигавшихся татарах, спешно вышел к Перекопу и под ним разбил неприятеля, взял большую добычу и освободив многих пленных. Под впечатлением этого похода, избавившего Самойловича от нужды лично видаться с татарами, отчасти же, согласно другим источникам, под влиянием угрозы С. выйти на него за его "непотребства" с 100 тысячами сабель, гетман подобрел, стал выказывать кошевому и запорожцам свое расположение и послал кормовых припасов. С. на ласку ответил лаской и повторением раз уже неудавшегося предложения. "Так как мы некогда перед образом Христа и Богоматери обязались истинное приятство между собой соблюдать, — писал он, — то я всей душою хочу сдержать свое обещание, хотя злохитрый враг постоянно... дает повод к разрыву той дружбы и тесного союза меж нами. Теперь... я готов вспомнить обоюдную клятву нашу перед святым образом и призвать на помощь всемогущего Бога, чтобы Он продолжил згоду между нами на благое дело отчизны дорогой".
Дружба кошевого и гетмана развалилась уже в самом близком времени, на этот раз в связи с желанием правобережного гетмана Дорошенка от Турции перейти в подданство России. С., извещенный об этом желании, с запорожцами и донским товариством подошел к Чигирину, резиденции Дорошенка, где принял от последнего по всем формам присягу на верность Москве и встречно дал присягу в том, что гетман "будет принят вашим царским величеством в отеческую милость, — писал С. царю, — останется в целости и ненарушен в здоровье, в чести, в пожитках, со всем городом, со всеми товарищами и войском, при милости и при клейнотах войсковых, безо всякой за прошлые преступления мести..." О "подклонении" Дорошенка "под руку царского величества" С. объявил в особых листах всем полковникам гетмана Самойловича и ему самому с предложением отныне жить так, "чтобы Богу было угодно и людям хвально", и не ходить "на ту сторону (правобережную) обиды делать". Самойлович, узнав о происшедшем в Чигирине, обратился с воззванием к левобережным казакам "хитростям и коварствам" Дорошенка и С. не верить, написал боярину Матвееву, советуя не доверять С., и самому царю в том же смысле. История загорелась отчасти из действительного недоверия к С. и особенно к Дорошенку, более же всего из уязвленного самолюбия Самойловича, в том, что присяга была принесена С., который принимать ее формального права не имел, а не ему и воеводе Ромодановскому. В этом духе и получил С. грамоту из Москвы: буде Дорошенко на деле желает поступить в подданство великого государя, то учинить ему присягу о том в присутствии боярина Ромодановского и гетмана Самойловича, Дорошенко отказался ехать к этим лицам, опасаясь их мести, и взамен того послал от себя людей в Москву с челобитной о подданстве. Царя и это почему-то не удовлетворило, и С. были запрещены дальнейшие сношения с левобережным гетманом, что впрочем его не укротило и предстательства его за Дорошенку не остановило, результатом чего была царская грамота в том смысле, что если Дорошенко окажется поистине верным царю, то "о прежних его делах будет забыто все".
Усилия С. умирить это дело были прерваны угрозой со стороны Турции в отмщение ему за привлечение Дорошенка на сторону русских. "Турский" султан Магомет IV осенью 1675 г. отрядил крымского хана с 50 тыс. татар и лично вышел с отборными 15 тыс. янычар с намерением "выбить всех запорожцев до конца, а самую Сичь сравнять о землею". На третью ночь Рождества, когда казаки пьяные спали по своим куреням, 15-тысячный отряд, как рассказывает летопись Величко, вошел в Сечь. Татары будто бы настолько стеснились в узких проходах и проулках, что потеряли всякую возможность двигаться и стрелять, чем и воспользовались несколько десятков проснувшихся запорожцев, начавших расстреливать врага из куренных окон. По летописному сказанию, довольно сомнительному в подробностях, между татарами возникла давка, а затем паника, стоившая им около 13 тысячи раздавленных и смятых. Через беглецов паника перебросилась и в ханский лагерь, стоявший за Сечью, и хан с ордою без оглядки бежал в Крым, преследуемый С. с запорожцами. В июле того же 1675 г. (по сентябрскому счету) запорожцы во главе с С. пошли ответным походом в Крым и всю страну "несчадно струснули". Ряд городов, в том числе и столица Бахчисарай, были преданы огню, страва разорена, люди побиты и в полон взяты, и сам хан с мурзами едва спасся в горы. Несколько опомнившись, хан собрался с силами и двинулся к Сивашу, надеясь отрезать казакам путь. Однако С., отправив большую часть войска разорять Крым, с меньшею частью предусмотрительно остался у переправы. Хан очутился между двух огней: впереди был С., а сзади подступила выходившая из Крыма другая часть запорожцев. После нескольких попыток опрокинуть передний отряд татары принуждены были сложить оружие, а кто не хотел — был убит. Только сам хан и немногие с ним успели ускользнуть в стороны. С. привез в Сечь 7 тыс. пленных татар и несколько тысяч освобожденных из неволи христиан.
Разгром Крыма обозлил турецкого султана донельзя. Он грозил разорить Сечь до основания и собирался на нее походом. Живущим в Малороссии преданием именно к этому моменту приурочивается высокомерное послание султана к запорожцам и известное "смехотворное" письмо последних в ответ, писание которого изображено Репиным в картине "Запорожцы".
После смерти Алексея Михайловича С. с кошом принес торжественную присягу на верность Федору Алексеевичу и почти одновременно с этим попытался завершить неоконченное дело о принятии Дорошенка в подданство России (1676 г.). Противодействие планам С. со стороны Самойловича и вызванное донесениями последнего недовольство царя кошевым еще более упрочили дружбу С. с Дорошенком и испортили его отношения к Москве, так что он, по-видимому, подумывал снова о союзе с турками или татарами. Тем не менее, когда Самойлович и Ромодановский пошли на Дорошенка открытой силой и последний им сдался, С. почему-то не предпринял никаких шагов для поддержки своего друга, остался равнодушным зрителем и даже возобновил свои обычные промыслы над крымцами.
С начала 1677 г. отношения С. с Москвою значительно ухудшились. К этому времени обнаружилось явное намерение турок и татар идти на Украйну, и до Самойловича дошли слухи о сношениях С. с султаном. Действительно, С. одно за другим получил ряд посланий от находившегося в плену у турок Юрия Хмельницкого с предложением стать на сторону султана, "найяснейшего цесаря турецкого". "Когда я был в Запорожье, — писал Хмельницкий С., — то вы мне обещали оказать любовь и желательство и вождем (т. е. гетманом) меня иметь хотели; исполните теперь ваше обещание и отправляйте послов своих для переговоров со мною". Эти послания С. отправлял Самойловичу, сопровождая их собственными, в которых уверял о своих честных намерениях по отношению к Москве, но не скрывал недовольства последнею из-за неприсылки оружия, свинца и продуктов и высказывал желание завести переговоры с турками с целью размена пленных. Самойлович, а под влиянием его и царь чистоте намерений С. веры не давали, подозревая его в том, что переговоры о размене пленных затеваются лишь для возможности переговоров о союзе. В июне 1677 г. из Москвы прибыл в Сечь для расследования этого дела царский посол Василий Перхуров и на раде выслушал, с одной стороны, уверения С. и коша в готовности противиться туркам и татарам, а с другой — ряд жалоб на Самойловича в Москву о неприсылке довольствия, сукон, и всякого жалованья. Жалобы С. в июле через посланца стольника Алексадра Карандеева были удовлетворены, но сам он остался под подозрением, и Самойлович следил за каждым его шагом.
20 августа 1677 г. произошла под Чигирином битва московских полков с совместными силами турок, татар, валахов и мултян, разрешившаяся бегством союзников. Отношение С. к этому делу остается не совсем выясненным. По летописи Величка следует, что С. послал на помощь московским полкам значительный отряд запорожцев, который и решил дело в критическую минуту. Факт этот однако в других источниках не находит подтверждения. С другой стороны, не более достоверны и известия о двойственной роли С.: посылая письмо Самойловичу с поздравлениями его с счастливой победой, он в то же время своими лодками помог будто бы бежавшим татарам переправиться через Днепр, за что от хана получил хлебных запасов, самопалов, зелья и свинцу, а от султана 30 тыс. червонцев. На основании этих слухов Самойлович послал в октябре С. резкое укорительное письмо и о них же сообщил в Москву, откуда для расследования вскоре был прислан подьячий Емельян Шестаков. На ряд поставленных по этому делу Шестаковым вопросов С. отвечал: под Чигирин он не ходил потому, что войска в Сечи было мало и ходили слухи о намерениях турок по пути к Чигирину осадить сначала Сечь; с ханом примирился отчасти ввиду этой угрозы, отчасти же потому, что царь и гетман, несмотря на неоднократные челобитья его, С., ни припасов, ни оружия, ни вспоможения людьми не присылали, почему казаки одной рыбой должны были кормиться, а хан за полоненных татар дал большой выкуп, — "а если бы с ханом не помирились, то все с голоду померли бы". "...А как скоро войска и запасы будут нам присланы, то мы перемирие с ханом нарушим и пойдем в Крым войною".
Весною 1678 г. ввовь грозила беда от нашествия турок на Украйну. Царь и гетман стали готовиться к отпору, почему опять должны были ведаться с С. А о нем между тем стали приходить тревожные вести; доносили, что он в дружбе с султаном и ханом, с сбоими сносится через послов, сносится также и с Юрием Хмельницким, что он готов отойти от Москвы и пристать к султану, если последний даст согласие веру православную не гнать, податей не брать, вольностей запорожских не нарушать и по городам своих старших не ставить. Некоторые говорили, что всем этим С. "просто манет врагов, чтобы они на него прежде времени не наступали, а сам только времени выжидает, чтобы над Крымом промысел чинить". Самойлович однако слухи считал за истину, С. ни в чем не доверял, его советы (напр. об очищении трудного для защиты Чигирина) считал "злосливыми" намерениями, просьбы его о довольствии, оружии, знаменах и пр. отклонял и в посланиях царю обрисовывал С. самыми черными красками. Только когда турецкая гроза стала совсем близко, он послал запорожцам 200 бочек муки, 40 бочек пшена и других продуктов. Подозрения Самойловича однако не оправдались. В июне 1678 г. С. совершенно разорвал всякие сношения с неприятелями и 12 числа этого месяца разбил на Днепровском лимане несколько турецких судов с хлебными запасами, а затем, желая опередить шедших из-под Чигирина турок, двинулся к Бугу, на пути их сжег мост, имел ряд стычек с неприятельскими отрядами, которые разбил и рассеял. В то время, когда С. громил татар на Днепре и Буге, московские полки и украинские казаки понесли решительное поражение у Чигирина и отступили от города. Неудачу эту молва, а вслед за нею и летописи объяснили нерешительностью князя Ромодановского, сын которого находился в плену у турок, и тем, что Самойлович, "знюхавшись с князем и следуя его воле", удерживал казаков от решительного сражения. Тогда С. и запорожцы послали Самойловичу пространное ядовитое, полное резких укоризн письмо. Изложив все бедствия, перенесенные Украйной от вражды правобережного и левобережного гетманств, в том числе Самойловича с Дорошенком, С. писал: "После всего отого не удивляйся, ваша вельможность, войску запорожскому, если нам пришлось, после случившегося збурения турчином Чигирина, Канева... и тебя записать в реестр прошлых нещиро зичливых отчизне нашей гетманов... Вместо военного похода... ты, яко журавель на купине стоящий, издалека через Днепр смотрел до Лодыжина и Уманя, что там будет твориться, обгородившись хорошо наметными стенами для защиты своего здоровья, чтобы оттуда не залетела по ветру пуля какая и оному в роскошных перинах... не причинила шкоды... Объясни же теперь, пане гетмане, что доказал ты, какую услугу Богу и отчизне сделал. Дорошенка заслал в непрестанную неволю, Чигирин со всею сегобочною Украйною утратил, многому множеству христианской крови напрасно пролиться допустил и после такого благополучия обеих сторон гетманом титуловаться стал... Дождался крайнего упадка и запустения отчизны нашей... за что дать ответ перед Богом всевидящим. Твоему разуму показался лучшим один человек, сын князя Ромодановского, нежели тысячи братии нашей, великороссийских и малороссийских, оставленных без помощи твоей на убиение в Чигирине, Каневе и других местах... Кто тут слепоте твоего ума не удивится? Кто может с приязнию и зичливостью приклониться тебе?.." И т. д., — длинный ряд укоров, заключенный благожеланием, "чтобы ты через тот упадок очнулся и поискал милости Божией для вечного живота и благополучия". После своей неудачи под Чигирином, отчасти, может быть, вследствие приведенного письма, а более всего ввиду того, что С. на деле доказал шаткость недобрых о нем слухов, Самойлович стал с значительно большим доверием относиться и к С. и к запорожцам вообще, к ним отписывая, что верит их "искреннему желанию к православному монарху", и в Москве прося, "дабы великий государь, взирая на труды их, по челобитью свою милость явил".
Весною 1679 г. С. напал на город Кызыкермень и Тавань. Мстя за разорение этих городов, турки поздней весною подступили было к Сече, но С., имея мало войска, ушел на острова, почему турки повернули обратно. Узнав о недостаче войск у С., царь впервые послал ему помощь, — большую конную рать и пеших людей. В начале лета Самойлович предупреждал С., что на Сечь снова собираются янычары, и предлагал свою помощь, на что С. ответил: "Если вы, ваша вельможности", станете беcпокоить вашу гетманскую особу с такой приязнью и усердием, какую выказали у Лодыжина, Уманя, Чигирина... то лучше вам оставаться в собственном доме и не смотреть на наше падение сблизка, как смотрели вы беcпечально на падение Чигирина..."
"Того же лета (1680), августа первого числа, — говорит летопись Величко, — преставился от казни сей, через некоторое время после болезни, в Грушевке, в пасеке своей, славный кошевой атаман Иван Серко... Погребен был честно всем войском низовым запорожским.,. Хоронили его знаменито 2 августа со многою арматною и мушкетною стрельбою и с великою от всего низового войска жалостью..." На камне, сохранившемся доныне на его могиле (в нынешней деревне Капуливке, Екатеринославской губернии и уезда), дата смерти С. обозначена 4 мая 1680 г.; разногласие объясняется, вероятно, ошибкой на этом камне, поставленном, нало думать, значительно позже на месте старого камня, уничтоженного во время гонений на Сечь; надпись восстановлялась на память, почему и возможна была ошибка.
Друзья и враги С., летописцы и историки, — все отзываются о нем как о человеке замечательных военных дарований. Польский король Ян Собеский называл его "воином славным и в ратном деле большим промышленником", украинские летописцы величают его "сильным и великим ватагом", "славным атаманом", малороссийские историки приравнивают его к Чингисхану и Тамерлану. Татары дали ему прозвище "урус-шайтан" (русский чорт), татарки его именем пугали детей; турецкий султан издал указ молиться в мечетях о погибели С. Сами запорожцы и украинские казаки считали его непобедимым. Легенды гласят, что после смерти С. запорожцы, отправляясь в поход, возили его тело в гробу или его правую руку, которую при встрече с врагами выставляли вперед и кричали: "Стой, душа и рука Сирка с нами". О подвигах его и доныне распеваются песни, рассказываются думки, легенды и сказки.
Четырьмя разного значения причинами главным образом вызывались походы и направлялась политика С. и его казаков. Первая из них — бесшабашная удаль, столь характерная для корсаров, пиратов, а в русской истории для обитателей Сечи. Именно этой беcпринципной удалью, любовью к войне для войны объясняются иначе часто совсем необъяснимые резкие переходы запорожцев во главе с С. от одной стороны к другой, неожиданная измена этим, неожиданная помощь тем. Вторая — необходимость добывать средства к жизни, которых не давала Сечь. К тому и "прихыливались" казаки, кто предлагал эти средства, а если никто не предлагал — шли походом на того, где полагали найти их наиболее легко, при наименьшем сопротивлении. Третья причина уже принципиального характера; это — вера православная. Она была тем началом, которое заставляло С. чаще всего быть на стороне Москвы и заодно с нею, о чем он неоднократно и высказывал в посланиях к Самойловичу. A над всем этим высится — вольность Запорожья. Ради сохранения вольности, если она ему обеcпечена, он готов был войти в дружбу с султаном и ханом, а при опасениях утратить это высшее благо Сечи — отторгался даже от Москвы и шел против нее, несмотря на родственность крови и общность веры.
Акты Южной и Западной России, т. IV, стр. 272, 292; т. V, стр. 138, 139, 155, 156, 201, 202, 216—218, 223—225; т. VI, стр. 30, 31, 35, 199, 203—207; т. VII, стр. 12, 91, 104, 110, 111, 115, 150, 157, 158, 297, 298, 301, 316; т. VIII, стр. 34, 60, 62, 65, 113, 230, 246, 274; т. IX, стр. 242, 415, 445, 454, 549, 572—575, 577, 586, 587, 590, 606, 607, 647, 828, 830, 850—851, 892, 894, 896, 986, 988; т. XI, стр. 11, 15, 91, 113, 140, 306, 336, 342—364, 429, 443, 446, 479, 497, 525, 550—562, 575, 579, 580, 582—586, 610, 659; т. XII, стр. 34, 50, 90, 97—107, 111—115, 127, 132, 137, 258—260, 273—276, 287—290, 305, 319—321, 324, 326, 329—337, 355, 368, 371, 374, 393—398, 401, 417, 444—446, 462, 464, 522—527, 538, 545—562, 565, 575, 596—602, 604, 610, 622, 632—636, 641—647, 655, 661, 682, 698, 701, 718, 774, 818, 820, 823, 829, 832, 834; т. ХIII, стр. 56—57, 75, 90—92, 105—111, 122—123, 163, 179—180, 181—188, 194—197, 213—216, 226, 227, 270, 274, 330, 344—348, 352—356, 370, 377, 423—430, 432—439, 436, 439, 448, 455, 458, 473, 487, 505—508, 515—517, 546—552, 595, 602, 603, 642, 666, 694, 697, 700, 703. — Летопись Величко; Киев, 1851 г., т. II, стр. 79, 100, 168—170, 178, 341, 343—346, 353, 364—368, 370—371, 390—396, 428, 429, 452, 464, 467, 489—493, 497—498. — Летопись Самовидца, Киев, 1878 г., стр. 86, 91, 94, 96, 99—102, 107, 111, 148. — Летопись Григория Грабянки, Киев, 1854 г., стр. 192, 193, 198. — Летописец Леонтия Боболинского, Киев, 1854 г., стр. 315. — Архив министерства иностранных дел в Москве, дела 1663 г., № 14, св. 18; 1664 г., № 9, св. 19; 1668 г., № 3, св. 26; № 13, св. 26; 1672 г., № 27, св. 38; 1673 г., № 3, св. 38; № 35, св. 39; 1675 г., № 2, св. 44. — Latopisiec Joachima Jezlicza, Warszawa, 1853 г., П., 87, 92, 106. — "Собрание Госуд. Грамот и Догов.", т. IV, М., 1828 г., стр. 51, 287, 312, 314, 315, 324, 325. — Бантыш-Каменский, "Источники малороссийской истории", т. I, М., 1857 г., стр. 248, 266, 267; т. II, М. 1858, стр. 147. — Д. И. Эварницкий. "Запорожье в остатках старины", СПб., 1888 г., т. II, стр. 74—76. — Его же, "История запорожских казаков", СПб., 1892 г., т. I, стр. 355. — Его же, "Иван Дмитриевич Сирко, славный кошевой атаман Запорожского войска", СПб., 1894 г. — Ригельман, "Летописное повествование о Малой России", М., 1847 г., т. II, стр. 76, 122, 170—171. — Мышецкий, "История о казаках запорожских", Одесса, 1852 г., т. II. — Костомаров, "Русская история", т. II, СПб., 1876 г., стр. 788. — "Historia panowania Jana Kazimierza", Poznan, 1840, І, 182. — Филарет, "Историко-статистическое описание Харьковской епархии", М., 1857 г., т. II, стр. 50—53, 263. — "Киевская Старина", 1893 г., т. XL, стр. 310.